– Единственный поезд, – сказала мать, – который нам подходит, отправляется завтра на рассвете. Что ж, похоже, придется задержаться здесь. Идём, нужно снять номер и немного отдохнуть.
– А если нас снова найдут? – спросила девушка.
Мать положила руку ей на плечо и легонько сжала:
– Не бойся, Ив. Я сумею тебя защитить.
Почему-то такое заверение прозвучало скорее зловеще, чем обнадеживающе.
Постоялым двором служило деревянное трёхэтажное здание, привалившееся к вокзальной стене, будто ища опоры. Маленькая женщина с пухлыми смуглыми руками мыла окна, энергично орудуя тряпкой. За стойкой в холле никого не было, и им пришлось долго ждать, пока хозяин не вышел к ним, и не отдал ключ в обмен на несколько монет.
Их комната была узкой и длинной, с пятнами дождевой воды на потолке. Единственная кровать была зажата между сундуком и столом. В дальнем от входной двери углу стояла огороженная ширмой раковина. Из окна открывался вид на задний двор, где кошки потрошили мусорные баки в поисках съестного, а на веревках сохло выстиранное белье.
Ив присела на краешек кровати, пытаясь справиться с разбегающимися мыслями – стоило ухватиться за одну, прочие тут же пускались врассыпную, подобно выводку непослушных птенцов.
Мать прошлась по комнате и остановилась у окна. Она избегала глядеть на дочь, и от этого Ив чувствовала себя ещё хуже.
По очереди они умылись над раковиной. Когда Ив открыла кран, трубы загудели и затряслись, и лишь спустя полминуты полилась тонкая струйка холодной ржавой воды. Она ждала, пока раковина наполнится, и разглядывала своё отражение – в коричневой воде оно напоминало фотографию, из тех, на которых богатые дамы изображены в лучших нарядах и драгоценностях, с зонтиком или веером.
Умывшись и причесавшись, Ив следом за матерью спустилась вниз. Завтрак подавали за большим общим столом. Пухленькая женщина принесла им по вареному яйцу, кусочку поджаренного хлеба и по кружке бледно-коричневой жидкости… не то чай с молоком, не то кофе. И особое угощение в честь дня Богини – яблоко на беленькой тарелочке, нарезанное тоненькими дольками и посыпанное сахаром.
К тому времени, когда они закончили завтракать и вышли со двора гостиницы на улицу, город уже окончательно пробудился и теперь готовился к празднику. Утренний туман рассеялся, и те же самые улицы, показавшиеся Ив с первого взгляда неприветливыми и грязными, предстали совсем иными. Прояснилось. Солнце заблестело в витринах и окнах жилых домов, и Ив заметила, что за их стеклами, на подоконниках, сидят нарядные куклы с красными цветами в волосах. Над домами парили гирлянды из золотой фольги – тысячи птиц, их крылья трепетали на ветру.
И без того тесные улочки стали ещё теснее от лотков, на которых уличные торговцы разложили свои товары – пёстрые бусы и перстни с самоцветами, вязаные пинетки из мягкой шерсти, расписные шкатулочки и деревянные резные трубки.
Это был долгий день. Бесконечный даже. Кругом шумели и веселились люди, но Ив будто находилась внутри мыльного пузыря, не пропускающего звуки. А ведь она любила день Богини больше любого другого праздника. Будь они дома, Ив нарядилась бы в новую юбку и танцевала бы до заката, прерываясь лишь за тем, чтобы поесть горячих пирожков или выпить лимонного шербета.
Вместо этого они с матерью гуляли по городу, как два призрака, всё больше в молчании, каждая – во власти собственных тревог.
