На площади розовощекие женщины в пуховых платках продавали карамельки на палочках. По краям развели костры и поставили на них огромные чаны с шоколадом, и повариха разливала его поварешкой по глубоким глиняным мискам.
На сцене давали праздничное представление. Куклы разыграли известный сюжет – Богиня дерётся с огнедышащим драконом, похожим на десяток сшитых вместе помпонов. Вот, деревянная кукла с развевающимися шелковыми волосами и в облегающих стан доспехах рубанула мечом, и дракон распался на части под победоносные вопли малышни.
«Мы точно поклоняемся героине приключенческого романа», – подумала Ив.
К обеду мать купила Ив горячую булочку, намазанную горчицей, а себе – круглый лимонный пирожок. Они поели сидя на кровати в гостиничном номере, запивая брусничным соком из кувшина, а оставшиеся крошки высыпали на широкий отлив, и голуби, которых в городе было не меньше, чем крыс, устроили за окном небольшую потасовку.
Ив проснулась и не сразу поняла, где находится. Холодный сквозняк, пробивающийся сквозь щели в окнах, жесткое гостиничное одеяло и сырой запах в комнате грубо вернули к действительности.
За окном стемнело. Шум праздничных гуляний стих. Должно быть, давно перевалило за полночь.
Мать сидела на подоконнике, обняв руками колени. Скудный лунный свет и безрадостная обстановка комнаты создавали композицию, как на картине. Вот – прямоугольник окна, как рама. В нём – острые мрачные крыши и кусок неба. И мать, сидит с краю, будто бы нарочно размещённая там художником, следующим принципу золотого сечения.
Мать пошевелилась, разрушая иллюзию. Она снова трепала кулон – поднесла к носу, вдыхая давно исчезнувший запах.
– Мам? – прошептала Ив.
Мать повернулась к ней.
– Я разбудила тебя, птенчик?
– Нет, я просто…
Она не знала, как закончить, поэтому встала и подошла к матери. Пристроилась на подоконнике, напротив. На мгновение ей почудилось, что мать плачет. Она никогда не видела, чтобы та плакала, и боялась увидеть слёзы. Но мать не плакала. Она просто сидела, опустив плечи, как если бы у неё закончились силы.
– Мам, – спросила Ив, – что происходит? Почему ты не хочешь рассказать?»
Материнский ответ был таким тихим, что Ив с трудом разбирала слова:
– Я хочу, Ив. Я очень хочу рассказать. Но если я это сделаю, всё будет напрасно. Всё, что я сделала, все те ужасные, непоправимые вещи, которые я совершила – лишатся смысла.
Ив не могла представить себе, о каких непоправимых вещах шла речь. В самом деле, что такого страшного могла совершить её скромная милая мама? Зимой она мастерила кормушки для озябших синичек. На праздники готовила печенье с мятой и раздавала соседской ребятне. И кто бы ни постучался в дверь их домика, знал, что там никогда не откажут в помощи. Мать была доброй женщиной. Иногда упрямой. Иногда замкнутой. Иногда излишне категоричной. Но всегда доброй.
– Ты не могла совершить ничего дурного, – решительно заявила Ив.
Мать только хмыкнула, будто говоря: ты меня не знаешь. Но Ив знала. Кого она знала по-настоящему, если не собственную маму?
– Ой, погоди, – Ив схватила со стула своё пальто, и, порывшись в кармане, достала кулон. – Вот, смотри, это я купила тебе. С днём Богини, мам.
Мать, не понимая, посмотрела на кулон, блестящий на ладони дочери. Прошло, наверное, не меньше полминуты, прежде чем она протянула руку и взяла подарок. Поднесла к лицу. Серебряное яйцо, размером с ноготь.
