Я сидела за столом, слушая их историю, и задумалась о том, как странно все складывалось. Попутчица в поезде по имени Мизуки, предоставившие жилье ребята Эми и Тору, и, собственно, я сама – мы все приехали сюда с мыслью о свободе, со жгучим желанием расправить крылья и почувствовать себя лучше, чем когда-либо. И выбран был именно этот город. Что же в нем столь притягательного, чего я за целый день не смогла распознать? Странный выбор, странный город, странные импульсы…
– А вы, Коан-сан? – полюбопытствовал Тору. – Мы почему-то до сих пор не спросили, зачем вы приехали в город.
– Лично я поджидала подходящего момента! – улыбнулась Эми и подперла руками подбородок, переведя на меня взгляд. – Вы путешествуете? Рюкзак у вас как у путешественницы!
– Я… Ну, вроде как я пожить здесь хочу какое-то время.
В общем, я поведала им ту же историю, что и Мизуки в купе, только опустила разговор о сестренке, о том, как оставила ее без предупреждений и теперь жалею. Мой рассказ ребятам, наверное, со стороны показался чопорным и даже нераскрытым. Словно я вытащила из коробки клубок ниток, но так и не решилась размотать его. Эми и Тору видом не показали, но точно почувствовали недостаток глубины моей истории. Впрочем, они за подробностями не лезли – сразу видна степень воспитанности.
– Свобода – это важно, – закивала Эми. – Точно вам говорю, Коан-сан. Свобода не в деньгах и возможностях, а в умении найти себя. Это вечный поиск. Человек всегда меняется. По крайней мере, должен.
– Если этого не происходит, начинается деградация, – сказал Тору, дожевывая угря. – Мы с Эми считаем, что свобода – еле уловимый процесс. Только ты ее находишь, она ускользает.
– Интересные размышления, – подметила я. – То есть, по-вашему, найденная свобода превращается в ограничения?
– Точно, – произнесла Эми. – Вот и я Тору словили эту свободу небольшим промежутком – это был момент решения покинуть Токио. Потом, когда мы уже обосновались тут, поступили в институт и нашли работы, наша свобода закончилась. Теперь наша жизнь полна ограничений.
– Но разве эти ограничения не порождены актом свободы? – спросила я. – Последствия желаемого и сделали из вас свободных людей.
Ребята задумчиво переглянулись.
– Конечно, я могу ошибаться, – признала я, – однако свобода интерпретируется по-разному. В моем понимании, лежать в поле и таращиться в небо – это не свобода, а безответственность. Я всегда отличаю безответственность и свободу. Впрочем, как и независимость. Нельзя быть совершенно независимым человеком, но можно стать полностью свободным. В мыслях, выборе, действиях, мечтах… Но независимым? Нет. Хотя смотря от чего независимым. От жизни не получится. От кошки, пробегающей по улице, мы, ясное дело, независимы. В каком-то смысле свобода и становится преградой независимости.
– Это как так? – подался вперед Тору, и Эми по инерции сделала то же самое.
– Просто я интерпретирую свободу по-своему. Для меня она значит рамки, которые нас устраивают. Как, скажем, вы сейчас: хотели свободу, приехали в этот город, нашли работу и дом – и теперь думаете, что свобода стала ограничением. А я же считаю, что это… как бы вам сказать… лукавство. Если это та свобода, которую мы искренне хотим и в итоге получаем, мы никогда не скажем, что свобода закончилась и начались ограничения. Такая позиция лишь покажет, что мы получили не совсем то, чего хотели. Значит, мы либо проиграли, либо свобода, в которую мы вложили определенные ожидания, была априори неосуществима в рамках жизненных правил. Нужно научиться видеть эту разницу.
