Удивляло то, как мало было замечено фрагментов погибшего корабля, что сразу наталкивало на мысль о взрыве в реакторе. Если ему способствовала некая внешняя сила, она должна была быть чудовищной, и взрыв должен был произойти сразу после критического повреждения, потому что из эфира экипаж пропал в один миг, как и сам корабль – с радаров. Мы, конечно, приняли в расчет, что сигналу требуется время, чтобы от Земли добраться к нам, но все произошло слишком быстро даже с поправкой на это.
Данные с радара «Фермиона-1» поступали непосредственно в космический центр; до последнего мига он не показывал никакой угрозы. Когда я писал диплом, то специально рассчитал массу гипотетической «ракеты-невидимки», взрыв которой мог привести к мгновенному разрушению корабля на мелкие фрагменты. Таких монстров не держала на орбите ни одна космическая держава: они были просто запрещены международными конвенциями.
Экспертная комиссия так и не пришла к окончательному выводу, но чаша весов склонялась в пользу версии о дефекте в конструкции реактора, поэтому комиссия, расследовавшая причину катастрофы, подвергла «Фермион-2» особенно тщательному исследованию. Реактор разобрали и собрали заново, контролируя и отмечая каждый шаг. Дефект обнаружился в системе газового охлаждения. И сядь я в корабль после стандартного тестирования, то не дотянул бы до Деймоса.
Но ни комиссия, ни я во время написания диплома не смогли разгадать последнюю тайну: как корабль, предположительно имея тот же дефект, добрался аж до Земли. Как капитан и опытный бортинженер до самой своей гибели ничего не замечали.
– Я никогда до конца не верил в версию с реактором. Я скорее поверю, что кто-то сбил «Фермион» с Земли, – сказал Асано. – Или что ребят погубил военный спутник, неизвестный нам до сих пор.
– Холод и мрак, прошло восемь лет… – сказал я, всеми силами сдерживая гнев. – И скажете, что спутники-убийцы за полвека никому не попались на глаза? Скажете, среди космического мусора не разглядели? Или какая-то эпическая сила слепила их из этого хлама?
– Ты же помнишь: на ближней орбите и ниже – слепая зона; радиосигналы оттуда не поступают. Максим считал, что, не разобравшись с этим до конца, можно посылать в экспедицию людей и дорогостоящий корабль. Но у меня другое мнение – хоть и непопулярное среди желающих стать героями. Не можем мы себе позволить такой роскоши – каждый год что-то засылать на Землю и разбрасываться молодыми, здоровыми и обученными ребятами.
– Боюсь, больше всего мои ребята сейчас хотят… – начал было я.
– Не драматизируй, Уинстон. Им вполне достаточно быть лучшими в своей области, а для этого полно возможностей на Марсе. Ты без дела тоже не останешься, так что не торопись головой об стенку биться, ладно?
– Так вы хотите вообще упразднить земную программу? – спросил я не без сарказма.
– Не упразднить – отложить – пока не прояснится ситуация. Предупреждаю сразу: по срокам ничего сказать пока нельзя. Подозреваю, далеко не все жаждут видеть нас на Земле… Капиталистам невыгодно, чтобы какие-то ребята из космоса раздавали счастье всем и даром. И кто знает, что за люди пришли к власти в Китае, в Советском Союзе?..
– Без них мы бы так и остались колониями! – вставил я.
– Так это было давно. Никогда не верь в вечную дружбу ни между людьми, ни между планетами. При заглушенном эфире сесть вы, может, и сядете. Но поддержки с Марса у вас не будет никакой: мы попросту друг друга не услышим до самого вашего отлёта – если, конечно, кто-то вообще улетит. По-твоему, мы имеем право так рисковать?
