– Этот «аквариум» только промежуточный этап. Дальше, будет лучше. Поверь мне. – он снисходительно улыбнулся, поднимая при этом брови.
– И как же это я могу вам верить?
– Вот же упертая девчонка. – не выдерживает Мэрион.
– Не стоит так реагировать, Феникс. Она подросток, это стандартное, для них, поведение. Но в чём-то ты прав. Она очень упрямая. Но стоит ли мне примечать, что упрямые люди чаще всего и добиваются успеха? – он посмотрел на меня и ухмыльнулся. – Она идеальна.
Феникс нажал какую-то кнопку на панели у моей камеры, после чего я просто перестала их слышать. Их губы двигались, они что-то активно обсуждали. Но мне остаётся только гадать, о чём они говорят. Могу сделать лишь один вывод. Одно моё присутствие явно раздражало мистера Мэриона. Он постоянно поглядывал в мою сторону и недовольно кривился. Дженкинс же только ухмылялся.
Я вот одного не пойму. Не уж-то из-за того, что я краской на стене приюта написала не самую положительную надпись, нас всех решили, в прямом смысле, отдать на опыты? Видимо, я никогда уже не получу ответ на этот вопрос…
Я наблюдала за ними до тех пор, пока Феникс не скрылся из моего поля зрения на лифте. А приглядевшись, я увидела соседнее помещение, переходом в которое служила шахта лифта. Но как они переходят туда, если там внизу… Что же там внизу?
Вдруг, я услышала странный стук, а после жужжание механизма. Стекло, отделяющее меня от внешнего зала, медленно отъехало вверх, позволяя мне выйти из камеры. Позади меня кто-то стоял. К спине прижали что-то холодное. Тут много ума не надо, чтобы догадаться, что это оружие.
– Готова?
Я подумала, что этот вопрос адресован мне, но это не так. Мне на голову нацепили странную маску, чем-то напоминающую противогаз. Я поспешила задержать дыхание.
– Ну же, Джессика. Всего лишь один глубокий вдох.
Я смотрела на Дженкинса, не дыша, пока у меня не начали слезиться глаза, а осознание, что я не смогу не дышать всё время не свалилось на голову снежными комом.
– И к чему такие мучения? Они просто бесполезны, когда бежать некуда.
Хочется сделать что-то ему на зло. Но я ничего не могу. Когда я давление в лёгких становится невозможным, я делаю вдох полной грудью и маску с меня поспешно стягивают. Я закашлялась, хватаясь за горло, которое обожгло холодом, как будто я сделала несколько глотков жидкого азота. Глаза заслезились от беспрерывного кашля. Когда я только чудом прокашлялась, у меня начала кружиться голова. Всё тело словно поместили под пресс. Кажется, что стоит мне резко двинуться, как у меня лопнет какой-нибудь сосуд, если не все сразу. Я схватилась за голову.
– Что происходит? – спросила я, падая на колени.
– Приживание. – ответил Дженкинс. – Что ты чувствуешь?
– Боль.
– Что-то ещё? Из такого богатого спектра ощущений ты испытываешь только боль?
– И желание вспороть тебе глотку, болтливый ты ублюдок! – рыкнула я.
– Уже лучше. – я буквально услышала, как он улыбнулся.
Я кричу от боли, которая кажется неописуемой и непонятной, словно невидимые тиски сжимают каждую мою клетку до минимальных, почти невидимых размеров. Крик вырывается из меня громко и долго, словно я пытаюсь выпустить всю накопившуюся боль наружу. В конце концов, я достигаю предела, издавая самый настоящий вопль, на который только способна. Этот крик, полный отчаяния и боли, становится моим освобождением, и я чувствую, как что-то внутри меня ломается, уступая место облегчению и покою.
