А потом они мне приснились. Мальчик и девочка шли по залитой солнцем улице и разговаривали. Мальчик нес две сумки – свою и подруги. Я словно смотрела на них сзади и чуть сбоку, черты лиц в таком ракурсе едва угадывались. Проснувшись, бросилась к рабочему столу сделать набросок. Увлеклась так, что только возмущенный мяв Пикса вернул в реальность.
Ты что, София, рехнулась, сигнализировал голубой семафор. Занимаешься тут всякой фигней, а котику с голоду умирать?
- Пойдем, пойдем, - проворчала я.
Насыпала в миску сушки, быстро умылась, пока закипал кофе, и с кружкой вернулась к столу, как была – в пижаме. Душ и завтрак потом, успею.
В общем, к полудню, закончив эскиз, я наконец добралась до душа и до кухни. В пустой миске лежал тоненький острый клык: у Пикса менялись зубы. Молочные иголочки, оставившие у меня на руках немало отметин, выпадали, уступая место постоянным зубам. В связи с этим он был немного капризным и раздраженным. Готическая половина превалировала над солнечной.
Поскольку меня ждал срочный заказ, рисунок пришлось отложить, вернулась я к нему только вечером. Обычно я очень придирчиво относилась к своим работам, но в этот раз понравилось самой. Подчищая растушевку ластиком-клячкой, я смотрела то так, то эдак, но не нашла, что бы еще улучшить. И это было хорошо, потому что множество моих рисунков безнадежно испортили бесконечные правки.
Я отыскала в своих запасах строгую белую рамку чуть темнее бумаги и вставила в нее рисунок, подписав на обороте: «С любовью».
- Как думаешь, Пикс, ему понравится? – спросила я кота, разглядывая плод своих трудов на вытянутой руке.
Даже если не понравится, он этого не покажет.
Это снова ответила темная сторона, но я согласилась.
- Вот и мне так кажется.
Рисунок поставила на тумбочку дожидаться пятницы, и то и дело косилась на него.
Вечером заехала мама.
Сколько я себя помнила, отношения у нас с ней были непростые. Судя по рассказам, дедушка, умерший до моего рождения, был человеком жестким и авторитарным, сильно давил и на жену, и на дочь. Требовал от них по максимуму. Мама всегда была что-то должна, должна, должна. Учиться только на отлично, слушаться беспрекословно, заниматься лишь тем, что одобрено отцом. Шаг в сторону приравнивался к попытке побега и карался немилосердно.
Удивляло меня одно: как при такой системе воспитания мама умудрилась оказаться в постели с мужчиной без без штампа в паспорте. Видимо, потому, что дед к тому времени уже умер и его влияние ослабло. Однако педагогическую модель она переняла от и до. Я, по ее мнению, тоже должна была быть идеальной.
Но я оказалась из другого теста. Мама была негибкой и сломалась. Я не спорила. Если считала, что так лучше, улыбалась и делала по-своему. Ее это, конечно, здорово злило. История с бабушкой обострила все до белого каления.
Уже потом я узнала, что Игорь Ильич сначала пытался поговорить с мамой, но та категорически отказалась. Тогда бабушка сама позвонила мне. Узнав, что я ездила к ней, мама здорово рассердилась.
«Надо иметь хоть малейшую гордость! - говорила она. – Так, как она поступила со мной, – подобные вещи не прощают».
Я не стала спорить и снова сделала по-своему. Мама и насчет наследства имела то же мнение: не надо нам теперь никаких подачек. Правда, потом все же решила, что это компенсация «за унижение» - по ее выражению. И что квартиру надо продать, а деньги поделить. Я отказалась – и, разумеется, капитально ее обидела.
