– Вы кто? – спросил он, широко улыбаясь.
Утром следующего дня «обертки» от «подарка» валялись по всему президентскому номеру Эвы вперемешку с ее собственной одеждой, а сам Олли дрых без задних ног. Эва же, взволнованная отсутствием обычного для себя желания разбудить случившегося партнера и поскорее выпроводить его восвояси, неспешно изучала все приложения к поманившей ее улыбке: высокий, худой, крепкий, чуть неправильное из-за рассеченной шрамом брови и части лба лицо, привлекающее этой своей неправильностью, забранная в хвост на затылке пышная соломенная с рыжинкой грива… Странная, кем-то криворуким выполненная на предплечье татуировка парашюта… Вспомнила задумчивые светло-серые глаза, угаданную в манерах природную артистичность, приятность в общении, еще кое-что… очень даже приятное, о чем тоже можно сказать – общение… «Нет, дружочек, так просто ты от меня не уйдешь. Не сегодня». Ну и русский тоже опять же: у подруг – французы, американцы, индус, мароканец, даже китаец есть, а русского ни у кого, ни одного.
На следующий день она подметила в Олеге удивительное спокойствие, которым, ко всему прочему, сам того скорее всего не ведая, еще и одаривал окружающих. Словно насыщал таинственным образом воздух вокруг себя молекулами с посланием «Я с вами, поэтому беспокоиться не о чем!» И Эва вдохнула этих молекул сколько вместила грудь и вдруг обнаружила, что за многие годы… живет легко, по-настоящему легко, не в том смысле, что легко покупает полюбившиеся вещи. Однако эта давно усвоенная и ставшая неотъемлемой частью натуры манера всегда получать то, что пожелаешь, восторжествовала и на сей раз. Теперь Эва знала, каким ее Олли бывает нервным, дерганным, невыносимо упрямым, дерзким, резким, порой капризным… Но ведь и то, что очаровало ее в первые часы, дни знакомства, тоже никуда не пропало. И еще он никогда ни с кем не был черствым.
Олег был единственным из всех мужчин, близко знавших Эву, кто пусть к незначимой части, с самого края, по кромке, однако же был допущен к семейной истории. Еще один шок, перенесенный Эвой: «Да что же это со мной? Зачем я всё это ему рассказала?» Про изменившийся мир после ухода из жизни отца, про игры с отцом и лживую деревянную лошадь, про отношения с матерью, которые не сложились и ни одним клеем не склеивались… Однажды и в самом деле случился такой момент, что Эва поверила: Олли – это на всю жизнь. Нет, не совсем так… «На всю жизнь» – так Эва не думала никогда ни о ком, по крайней мере с тех пор, как выросла. Вышло что-то среднее между «надолго» и «очень надолго». Не исключено, что люфт был оставлен для промысла божьего, чтобы не дразнить небеса неположенной самоуверенностью – кто знает, сколько отпущено ей самой? В общем-то само откровение с Олегом было для Эвы уже настоящим чудом, вообще откровенность… Как жанр…
Эве очень хотелось убедить себя в том, что наконец-то она знает, чего хочет и чего будет добиваться. Избегая слова «семья» – странно, она легко произносила его, обсуждая планы с Олегом, но совершенно не могла думать, – Эва говорила себе: мы проживем вместе долго, может быть, жизнь… Она очень, очень старалась и даже трижды забегала в костел просить подкрепления. Иногда у нее получалось, иногда все выходило вкривь-вкось. Особенно если с подружкой улепётывала куда-нибудь под благовидным предлогом с ночевкой. Впрочем, отпрашиваясь Эва была избавлена от нужды врать Олегу, отлучки задумывались вполне невинными. Это потом, не без сюрпризов, заготовленных коварными подругами и под влиянием ослабляющих узы верности винных паров, они сами собой становились «благовидным предлогом».
