Кофемолка - страница 7

Следующий день принес мобильный телефон “Верту” в черной коже, выпущенный ограниченным тиражом для магазина “Нейман Маркус”, – гостинец от Ки. Нина дала ему отслужить год гарантированного консьерж-сервиса в ящике стола.

Ки дарила подарки агрессивно, почти воинственно. Ее щедрость символизировала все, что угодно, кроме щедрости как таковой: все родичи Ляу – у Нины был легион разбросанных по миру тетушек, дядь и кузенов – жили под лавиной ее подачек, подсев на бесплатные роскошества, которыми она их стратегически закидывала или обделяла. (Обратной стороной этого было неумение Ки принять подарок. Я однажды послал ей антикварный судебный молоток, найденный на загородной барахолке. Она прислала его обратно с запиской, гласящей: “Дорогой, я адвокат, а не судья. Для художественной натуры разница, наверное, невелика. Привет Нине”.) Большинство ее подношений были рассчитаны на то, чтобы натравить одного родственика на другого либо консолидировать временный союз против чужака. Изначально я был одним из таких чужаков. Теперь мы жили в одном из ее подарков. Западная 82-я улица между Коламбус-авеню и, если желаете знать, Центральным парком. Разумеется. Разумеется[3].

Вся профессиональная жизнь Нины, что неудивительно, состояла из робких деклараций независимости. Хитроумно принужденная поступить на юридический (на Нинино шестнадцатилетие Ки преподнесла ей не, скажем, “мазду миата”, а солидный дар от ее имени в фонд Нью-Йоркского университета, в котором сама не училась), Нина была довольно успешным, но вялым аспирантом и стала на редкость равнодушным юристом. К моменту нашей встречи она работала в заведении под названием “МДиаметр”, что следовало читать как “медиа-метр”, а не “эм-диаметр”. Само название сразу давало понять, что это была за компания – два эстонских программиста, сидевших на патентованном алгоритме. Алгоритм этот каким-то образом отслеживал просмотр видеофайлов в интернете – каждой существующей копии, – руководствуясь формой и цветом, а не длиной файла. Это давало Арво и Тоомасу беспрецедентно точное представление о сравнительной популярности того или иного клипа. Следующим шагом эстонцев стала не продажа алгоритма или, скажем, обнародование результатов в виде хит-парада, а скупка прав на самые популярные клипы с последующей судебной тяжбой против всех других пользователей. Это был хладнокровный и эффективный гамбит, исполнением которого и занималась Нина. Она проводила день за днем, рассылая стандартные одностраничные лицензионные договоры с одного электронного адреса и стандартные одностраничные письма с угрозами и требованием прекратить нелицензированное пользование – с другого. В большинстве случаев адресатами и тех и других были порнографы. По словам Нины, редок был день, когда видео с одетыми людьми попадало в сотню самых популярных; когда это случалось, героев постигали особо затейливые травмы.

Нинина настоящая страсть и призвание, фотография, с самого начала подверглась такому количеству материнских насмешек, что Нина так и не взялась за нее всерьез. (Я подозреваю, что она пошла в “МДиаметр”, несмотря на успешную летнюю практику в престижнейшей юридической фирме “Холланд энд Найт”, просто из-за слова “медиа” в его названии или огрызков оного. В семействе Ляу это сходило за бунт.)

Я был родом из, скажем так, несколько иного мира. Мои родители жили в Бразилии, штат Индиана, население 8188 человек, – единственные евреи и единственные русские в городе. Я их обожал, но апофеозом красивой жизни им представлялся комплексный обед “Дары моря” во франшизе “Руби Тьюсдэй”. В выборе кофе, масла, сиропа и прочих продуктов на полках универсама их ничего, по-моему, не манило сильнее фразы “неотличимо от настоящего”. Они считали органические продукты надувательством наподобие “Гербалайфа”. В этом, мне иногда казалось, они были отчасти правы.