Дима лёг на кровать и долго ворочался. «Не так я живу, не так. Таня вот ушла и дочку с собой забрала. В квартире как-то пусто стало и одиноко. Не найти мне лучше женщины. Да и любила она меня и я её. Любил, а изменял… Да было бы с кем, они и мизинца её не стоят. Как она просила, предупреждала: прекращай пить, а то уйду. А я всерьёз не воспринимал. И вот она, чаша терпения, лопнула. Я переполнил эту чашу своим равнодушием и расколол на мелкие осколки. А как теперь их собрать и склеить? Как восстановить сосуд нашей семьи? Не надо собирать, не надо клеить! Надо лепить новый из того, что есть, убрав глину недопонимания, недоверия, эгоизма и раздражения. Со спиртным надо завязывать, с женщинами тоже…»
С этими мыслями Дмитрий задремал. Снился ему рыжий кот, запряжённый в тачанку, на которой сидел одноглазый казак с чубом на голове и длинными усищами. Казак погонял кота, махая кнутом, покрикивая: «Но-о-о, пошёл, плешивый». Кот дико орал и пытался перевернуть телегу. За спиной у казака раздавалась песня «Ой ты, степь широкая, широкая раздольная». Там сидела крыса и заправляла пулемётную ленту в максим. Казак тоже начал подпевать: «Ах ты, Волга матушка, Волга вольная». Кот остановился и проговорил: «Не дойти нам до Волги, у меня уже лапы отваливаются. Давайте крысу запряжём». – «Меня нельзя, я тылы прикрываю», – откликнулись та. «А ну, одноглазый, давай сюда кнут и полезай в узду», – вскричал кот. «Меня запрягать нельзя, я инвалид, – Ксенофонт протянул Балбериту справку на трёх листах. – И вообще, ты опять валерьянки нажрался, тебе за руль нельзя».
Чем закончился спор, Дима так и не узнал, потому как наступило утро и он проснулся.
* * *
Наш герой вышел из подъезда и оглядел окрестности. Посреди двора стоял вороной конь и ел овёс из мусорного бака. «Да зачем мне конь? Тут ходьбы десять минут», – подумал Дима и прошагал мимо коня.
– Иго-го, – заржал тот и, забив копытом, поплёлся за ним.
На улице стояла июльская жара. Мужик в шерстяном костюме-тройке, казаках со шпорами и идущий за ним конь привлекали внимание прохожих. В руках Дима нёс голубой пакет, в котором лежали шкатулка и лорнет. «Ну и духотища, пивка бы холодненького». Он заглянул в витрину питейного заведения, где стояли и восседали жаждущие.
– Я на пять минуточек, – обратился Дима к коню.
Конь ответил:
– Иго-го, – и помотал головой слева направо.
– Буду я у лошадей ещё разрешения спрашивать, жди здесь.
Войдя в забегаловку и взяв кружку пива, он прошёл и сел за свободный столик. Тут же к нему подсели трое неизвестных одинаковых с лица. У всех наблюдалась повышенная небритость и узкоглазие.
– Эй, ковбой, пивком не угостишь? – спросил самый маленький и тощий, одетый в трико и засаленную майку.
– Нет, не угощу, денег нет.
– А на лошадке дашь прокатиться?
– А тебя не укачает? – спросил Дима, пытаясь отхлебнуть из кружки.
– Не бойся, я в кавалерии служил, – ответил тот, вцепившись ему в руку и ставя кружку обратно на стол.
– Ну хорошо, иди катайся.
Тощий вышел и попытался вскочить на коня. Но вороной, видно, не оценив данный пассаж, лягнул наездника в лоб. Подсевшие переглянулись между собой, и самый здоровый сказал приятелю:
– Слушай, Витёк, его конь, кажется, Колюню зашиб.
И с этими словами перевернул столик. Пиво вылилось Диме на брюки. Он нагнулся, чтобы стряхнуть пролитое, и тут же получил кулаком в глаз. В голове у него появились звёздочки на тёмном экране – покружив немного, они собрались в одну большую, и та испарилась. Когда помутнение прошло, собеседников уже не было. Продавщица за стойкой стала орать «помогите, хулиганы дерутся», и ему пришлось поспешно удалиться. Конь стоял всё на том же месте, а контуженый Коля сидел рядом и прибывал в прострации.
