– Я постараюсь не занимать у вас много времени, Сергей Кузьмич, – заявил Рубцов, усаживаясь за стол напротив Сергея, – поэтому попрошу вас сначала выслушать меня, а потом задать вопросы, если они у вас возникнут.
Зарубин молча кивнул, с любопытством наблюдая за посетителем. Похоже, он чувствует себя в чужом служебном кабинете как в своем собственном и уже готов отдавать распоряжения и требовать отчета об их выполнении. Забавный экземпляр! С такими Сергею приходилось встречаться часто, и у оперативника выработался стойкий иммунитет к подобной бесцеремонности. Он не раздражался и в то же время не поддавался синдрому подчиненного.
– Я слушаю вас чрезвычайно внимательно, – только и сказал он в ответ, складывая ладони в замочек на девственно-чистом столе.
– Некоторое время назад моя дочь заметила на улице молодого человека, который ее преследовал до самого дома. Он шел за ней до подъезда, потом каким-то образом выяснил номер нашей квартиры, а спустя еще какое-то время начал писать ей письма. Содержание писем явно свидетельствует о том, что у этого молодого человека серьезные нарушения психики. Он – маньяк, и, поскольку он знает, где живет моя дочь, у меня есть веские основания беспокоиться за ее безопасность. Это первое. Теперь второе. В этих письмах есть настораживающая меня фраза: «Я никому не позволю говорить о тебе плохо». Кто может говорить этому сумасшедшему что бы то ни было о моей дочери, если они незнакомы и у них нет общей компании? Никто. Либо это следствие его галлюцинаций, что подтверждает его болезнь, либо моя дочь меня обманывает и они все-таки знакомы. Для каждого обмана должны быть свои причины, вы это понимаете не хуже меня. Почему девушка скрывает от отца знакомство с молодым человеком? Потому что знает, что отец это знакомство не одобрит. Она поддерживает отношения не только с ним, но с целой компанией таких же, как он, и скрывает это от меня. Почему? Что там происходит, в этой компании? Наркотики? Криминал? Групповой секс? Я хочу это знать, чтобы вовремя принять меры и уберечь свою дочь от скатывания в пропасть, пока еще не поздно. И третье. Любой труд должен быть оплачен, и наш с вами случай – не исключение. Либо вы сами назовете сумму своего гонорара, либо, если это вам неудобно, ее назову я, а вы с ней согласитесь или не согласитесь. Будем договариваться. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
Зарубин по достоинству оценил краткость и внятность изложения. Никаких эмоций, никаких экскурсов ни в собственную историю, ни в истории родных и близких. (Вы знаете, я почему так беспокоюсь…. Вот у меня на работе есть женщина, у нее сын тоже… и вот однажды… а она… а он… а они… Я рассказывал своему дяде, и он мне посоветовал… а я говорю… а он мне сказал… у него тоже была знакомая…) Самое приятное, что этому мужику, Рубцову, не нужно ничего противозаконного. Другое дело, что с подобной проблемой в милицию никто никогда не ходит, во всяком случае, до сегодняшнего дня никто не приходил, и правильно делал. У милиции своих забот по горло, и с этими письмами Рубцова просто отфутболили бы куда подальше. Он, вероятно, это хорошо понимает, потому и предлагает деньги, а не требует, чтобы немедленно подняли на ноги лучших сыщиков страны для обеспечения безопасности его ненаглядной дочери. Разумный мужик, мыслит трезво.
– Почему вы не обратились в частное сыскное агентство? – спросил Зарубин для начала. – Ведь то, что вы мне предлагаете, есть, по существу, работа частного детектива.
