Никогда и ни за что на свете Ида не призналась бы ни себе, ни кому-либо другому, что получается удовольствие от внимания. Да, ей нравились те восхищённые взгляды, что она видела, нравились комплименты. Она делала вид, будто всё это донельзя раздражает её и при каждом удобном случае демонстрировала презрительное высокомерие к любому, даже самому незначительному комплименту, но стоило ей только выйти на сцену, как она окуналась в океан обожания. И это не могло не нравиться – она понимала, что действительно красива, как сказочная фея, как сказал однажды в порыве чувств Маркус фон Вайц.
Танец шоколадницы смущал Иду своей откровенностью, но он был неизменным фаворитом публики и всегда вызывал бурные овации. Именно за него Ида и получила прозвище «Фройляйн Шоколад», которое быстро к ней прилепилось и неимоверно раздражало. Ну какой она шоколад, в самом деле?! А уж тем более какая из неё фройляйн!
– У вас шоколадные глаза, фройляйн Ида, – пылко уверял её Маркус. – Вы вообще сладкая, как шоколад. Вы страстная, нежная и загадочная. Я никогда не встречал такой девушки, как вы, фройляйн Ида…
Он был влюблён в неё, как школьник – такой же наивной, чистой и быстропроходящей любовью, основой которой было обычное плотское желание. Маркус делал всё, чтобы заполучить её. Не раз и не два Ида находила на пороге своей квартиры букеты белых роз, а как-то раз он даже пробрался к ней в комнату через окно. Скольких трудов ей тогда стоило его выпроводить!
После этого случая она намеренно не разговаривала с ним целую неделю и, едва только увидев его, напускала на себя ледяную холодность, а он продолжал закидывать её цветами. Каждый вечер в гримёрку приносили шикарные букеты с полными слов любви открытками, жестяные коробки с шоколадными конфетами, духи, заколки, перчатки, шляпки и милые пустячки вроде игрушек или статуэток. Подарки Ида охотно принимала, но продолжала держать Маркуса на расстоянии – ей нравились его ухаживания, но не он сам.
Листовничая называла фон Вайца «ценным кадром» и велела ни в коем случае не терять с ним контакт. Чем он был ценен, Ида не понимала, да и в чинах и званиях разбиралась плохо, а уж в немецких и подавно. Поэтому когда командирша спросила её о звании кавалера, Ида растерялась.
– Не знаю…
Листовничая задумчиво посмотрела на неё и прищурила правый глаз – как всегда, когда была чем-то недовольна или раздражена.
– Петлицы у него какие? – потребовала она. – А погоны?
– Петлицы?.. – ещё больше растерялась Ида и опустила глаза. Её испугал внезапный выпад Листовничей. – Ну, такие… с серебристой нашивкой, а погоны как косичка.
Командирша хмыкнула, выбила из помятой пачки с немецкими надписями папиросу и чиркнула спичкой. Некоторое время она молча курила, смотря в стол и выпуская через ноздри густой серый дым. Он щекотал горло и Иде жутко хотелось закашляться, но она сдерживалась. В комнате повисла какая-то неудобная тишина.
– Погоны как косичка, – вздохнула Листовничая. – Нашивка серебристая. Это ты, Идка, молодец. У них у всех нашивки серебристые да погоны косичкой заплетены.
И засмеялась – натянуто, неестественно. Ида сжала руки на коленях.
– Ну, у него в одной петлице четыре квадратика, а в другой знак СС, я его знаю. А погоны… правда косичкой.
Листовничая глубоко затянулась и раздавила недокуренную папиросу в пепельнице.
– Штурмбанфюрер он. Майор по-нашему. – Она махнула рукой. – Иди давай, плясунья. И кавалера своего от себя далеко не отпускай.
