Петя рассмеялся, и мой желудок скрутило от его лживости и двуличия:
— Надя, вот это у тебя гормоны бьют! Я в шоке… Ты как вообще вошла? Где моя секретарша?
— Нет ее, а ключи в ее шкафчике достала, не важно! — отмахнулась она, двигаясь по комнате, словно пытаясь найти признаки измены.
Я должна была выйти тогда, получить свой заслуженный позор. Но не смогла. Мне было стыдно перед беременной женщиной, что посмела полюбить чужого мужчину. Я ощущала себя падалью, помойной ямой. Наверное, застань она меня тогда врасплох — я бы не смогла жить дальше. Это было выше моего понимания.
— Кто она?! — рычала тем временем незнакомка — Кто она, Петя!
— Никого у меня нет, — уверял он ее, утягивая в сторону выхода. — Идем, в ресторан тебя что ли свожу. А то вообще одичала…
«Интересно, — грустно усмехнулась я про себя, задыхаясь от рыданий, — а он нас в одно и то же место водил? Все официанты знали, что я «никто»?».
— А что это такое? Женская сумка?! — завизжала она, икая от злости.
Мои глаза едва ли не выпали из орбит, ведь к Пете я пришла с ручной кладью, куда сложила обычную повседневную одежду. Сумка была черная, мало напоминающая женскую. Этим Петя и воспользовался, делая из жены полную идиотку:
— Надь, ну видно же, что мужская. В спортзал сегодня ходил. Ты в себе? Может к доктору по пути заедем?
Отстаивая свое, девушка не унималась:
— Открой немедленно!
Ректор молчал, а я приняла решение: «Пора выходить из «ущелья»!». Да, жена Пети будет мне не рада: расцарапает лицо, выскажет все, что думает… Но разве я это не заслужила? Моя душа уже умерла, а хуже уже вряд ли кто сделает.
Встав на колени, я почти вылезла из-под стола, как в кабинет робко забрались новые шаги, более легкие и неуверенные. Не прошло и секунды, как по всей комнате эхом разошлись рыдания моей сокурсницы Василисы:
— Простите меня, пожалуйста! Я не знала, что у него есть жена! Петя ведь не носит кольца… Мы уже год вместе, я думала, все серьезно… Он меня к десяти сегодня звал. Для всех я просто готовила конференцию для спонсоров вуза под надзирательством ректора.
Земля развезлась под ногами, я провалилась в пылающее пекло.
Нет, больнее можно было сделать, оказывается. Я опала обратно осиновым листом, бездумно пялясь перед собой. Мое тело одеревенело, затряслось, покрылось мурашками и липким потом. Слезы я не могла остановить, они лились градом сами по себе. От безумного пульса мир вокруг перестал существовать. Все, что я слышала у себя в голове, было: «Тук! Тук! Тук!».
Мое сердце пыталось начать биться вновь, но не видело смысла.
Не знаю, сколько времени прошло, когда Петя вдруг опустился ко мне и тихо прошептал:
— Ань…
Я всегда боялась измен. Страшилась стать второй у своего мужчины, но сама стала второй. Или третьей… Быть может, четвертой?
— Сколько? — не смогла взглянуть на него, не хотела видеть Петю. Было слишком больно, слишком тяжело.
— Послушай, — надрывно шептал он, пытаясь положить руку мне на колено. Не вышло, я скинула, — ты ведь знаешь, что…
— Сколько, Петр Степанович?! — прорычала я, чеканя каждое слово.
Мужчина не ответил, тогда я взглянула на него пристально. Одна щека ректора была алая, почти синяя от пощечины, на другой остались следы от женских ноготков и кровоподтёки.
Пожав губу, он сощурился, будто съел лимон:
— Ты не хочешь этого знать, малыш.
— Боже, — я содрогнулась от нового удара, засмеявшись от бессилия и шока, — нас ведь даже не трое!
