– Иди к костру, я скоро…, – и действительно, не успел он угли раздуть, появилась Лиза.
– Ты ведь не знаешь, для чего я манжетку собираю.
Серёгин соображал, вопрос это или утверждение. Девушка вытряхнула на чистый платок два-три десятка листьев и принялась перебирать их.
– А зачем тогда травку рвал? – не дожидаясь ответа, спросила она.
– Помочь хотел, – выпалил Серёгин.
Лиза глянула на него, покачала головой и снова склонилась над своей работой.
– Травку рвать нужно не всякую, сначала рассказать нужно ей проблему, про беду человеческую, объяснить, а может, и убедить её потребуется, что только она сможет помочь человеку.
Лиза снова глянула на Сергея, тот давно уже перестал удивляться подобным вещам, хотя нет, он научился делать вид, что всё это ему понятно и иначе и быть не может. Глянув на его серьёзное сосредоточенное лицо, Лиза продолжила:
– Вот тогда и разрешения спрашивать можно. Не каждое растение, да и не сразу позволит пользоваться собой – листьями, цветами, а ведь иногда и корни нужны, – Лиза снова глянула на Сергея и продолжила интонацией первой учительницы, – а ведь корни у растения – самое главное, нет ему жизни без корней, вот и думает оно думу, в чём его предназначение: человеку помочь или семена взращивать да по земле их рассеивать.
– А что, без разрешения этого травы лекарственные не помогают?
– Ну, почему же, помогают, некоторые, только вот… этот лист, – она покрутила в пальцах, – один листочек пяти сотен тех стоить будет, – и она кивнула головой в сторону речки.
– Здорово, молодёжь, – возник вдруг на тропинке, натоптанной ими уже довольно отчётливо, мужик с седой лохматой бородой, в зимней шапке неопределённого цвета и возраста, да и определить, из какого зверя пошита была эта самая шапка, не взялся бы ни один таксидермист.
Ступая совершенно бесшумно, он подошёл и без всякого приглашения уселся у костра.
– Ваша запруда на реке?
– Да, – кивнул Серёгин, – здравствуйте.
А Лиза молча встала, скомкав свой платок и вновь перемешав рассортированные по одному только ей известному принципу листья манжетки. Но манёвр этот не остался незамеченным, гость проводил Лизу глазами:
– Гляжу, запруда стоит, щурёнок там уже попался, а я хотел сетку там, ниже бросить, да, думаю, людям наврежу, вижу, что сегоднячко только были. Пойду, думаю, познакомлюсь, меня Арсением зовут, – он протянул руку.
– Сергей, – отвечая на рукопожатие, сказал Серёгин. Надо ли представлять Лизу, а если надо, то как? – и Серёгин, и новый его знакомец изредка на неё поглядывали.
– А у меня избушка там, – он махнул рукой, – к охоте готовлюсь, харчей принёс, дай, думаю, рыбки поймаю, а тута вон вы, нет, я без претензий, просто не похожи вы на рыбаков-охотников… – И он снова, уже не скрывая, оглядел Лизу, – Я смотрю, вы тут этой… ботаникой занимаетесь?
Арсений оставил смущенную Лизу в покое и повернулся к Сергею:
– Да я чё, я без претензий, просто я раньше тоже наукой этой занимался. Как негоден стал – комиссовали меня, бомбардиром я был, пока, вон, не получил свою долю, – и он демонстративно повернулся к Серёге другим боком: от самого глаза до виска, двойной рваной бороздой, тянулся шрам, а глаз, хоть и остался цел, был как будто неживой, чуть косил в сторону былой раны из-под покалеченного века. – Вообще-то я военный был. А как списали, ходили мы по тайге с профессором этим, из Петербургу… Комаров его фамилия. Он благодаря нашей экспедиции работу написал, в трёх томах, кажется, всё про растения и травы там разные, он и помощник его, тоже из столицы, тоже учёный какой-то, ходили всё гербарии эти собирали, а как найдут чего редкого, так и давай по-тарабарски говорить. Я хоть и грамотен немного, ничего понять не могу, то немецкий, то англицкий, а этот помощник всё с сачками, – как бабочку какую иль жука изловит, то давай на латыни вещать. Нет, я без претензий, просто если русский ты и живёшь на Руси, нече язык человеческий поганить словечками всякими.
