Когда господствует серость - страница 14

 Часть повстанцев, не участвовавшая ещё в боях, дрогнула, некоторые побежали от дома, хотя защитников было меньше, чем штурмующих, даже несмотря на то, что больше половины тотальных демократов не было задействовано в штурме.

 Но даже те, кто не дрогнул, создавали неприятности друг для друга. Друг Прара Терк Емфен очень сильно замешкался при перезарядке и был убит. Подруга Прара Лалу Ниун на ровном месте упала прямо под ноги кому-то из повстанцев (который вообще не должен был быть так близко к Лалу), эта куча увеличилась за счёт ещё нескольких людьми, также упавших. Все в этой куче погибли, кроме Лалу, которая отделалась царапиной.

 Но всё же численный перевес дал знать. Повстанцы ворвались в дом. Гле лично застрелила двоих обороняющихся. Роялисты были оттеснены на второй и выше этажи. Тут человек, подозрительно похожий на Эвера Кюнна, приказал прыгать из окон. Повстанцы, находящиеся во дворе, совершенно не ожидали и не реагировали, так что роялисты, выпрыгнувшие из окна, вообще без потерь отступили к центру города.

Вроде мечта Гле исполнилась: приют был освобождён. Конечно, большие потери сильно её шокировали, но всё же вроде как воспитанницы теперь не являлись фактически собственностью Кугнер. Вот только пафосным речам о том, что отныне девочки свободны, места не нашлось. Когда, убедившись, что в доме роялистов больше нет, Гле приказала гражданским: Кугнер, девочкам и персоналу покинуть подвал, в котором они прятались в момент боев за дом, она поняла, что республиканцев, а особенно их – тотальных демократов, здесь не считают освободителями. Для почти всех девочек Гле была предательницей и оккупанткой, о чём они ей и кричали. Лишь выстрелив в воздух, заставила она их замолчать. Барет пыталась убедить Гле приказать её людям покинуть разрушенный дом, заявляла о своём крайнем неприятии старых порядков и невыносимых страданиях при старом режиме, но Гле не верила Барет и  имела свои планы.

 Под конвоем нескольких тотальных демократов Гле загнала жителей дома в кабинет Барет Кугнер, а затем, наведя ствол на хозяйку, прошипела:

– Сейчас ты откроешь сейф, по одному будешь доставать каждый, каждый договор, зачитывать текст, а потом жрать его, причмокивая. Задание ясно?!

– Что ты себе позволяешь, Кантронович!

– Кантроне или Бродяга, прошу звать меня так, рабовладелица Кугнер.

 Вначале Барет трясущимся голосом зачитывала тексты и, преодолевая отвращение, ела бумагу. Некоторые девочки стали с одинаковой ненавистью смотреть на воспитательницу и на повстанцев, некоторые затыкали уши, самые маленькие просто плакали. С торжествующим видом стояла только Урма, но и ей казалось унижение чрезмерным.

 Вдруг Барет прорвало:

– Кантронович, ой, конечно, Кантроне! А ты хоть знаешь, сколько раз звучал отказ от предложенного мной жениха? Один раз, это была ты. Другие девушки даже не знали о договоре, так как соглашались сразу. Человек, который мог стать твоим мужем, сейчас командует обороной этого города. Представляешь, какой это был завидный жених?! Да, браки принудительные, но тогда преступники – почти все отцы семейства, почему страдаю только я? Да, я действовала во имя корыстного интереса! Так вся экономика работает. Всё благо образуется именно после сочетания корыстных интересов, и только такие идиоты как ты или твой нелюбимый Детла будут иное говорить. Ах да, ещё Дире Йорхем подобное заявлял про гнусность эгоизма, когда пытался у меня дом отжать под госпиталь, а я ему бумагу показала. Но почти никому, кроме тебя, мой приют не приносил страданий: родственники получали деньги вместо содержания ненужной сироты, девочки получали кров, неплохое образование и гарантированного обеспеченного мужа, который в свою очередь получал хорошо воспитанную и гармонично развитую жену с титулом. Ну а я получала деньги. И никто, кроме тебя не ныл. Более того, ты думаешь, что действуешь ради других, но любой наш поступок – это наша на самом деле выгода. Мы не умеем думать о ком-то, кроме себя.