Я подошел к столбам, погладил шероховатую поверхность и резные узоры одного из них. Какое-то тепло и энергия возникли между старой, но крепкой и сухой древесиной и моей ладонью. Хотелось держать и гладить это дерево долго; очень долго. Я подумал о том, что человек способен на нечто огромное, на нечто несоизмеримо большее, чем то, что он делает, видит и чувствует каждый день. Только он сам не знает, на что именно. Может, поэтому человек представляет себе абстрактного Бога, как это нечто великое, к чему стремится, но не может осознать. Бог нужен человеку, чтобы в Нем находить свое стремление и способность к большему.
– Егор!
Я обернулся. Мама шла к выходу со двора и махала мне рукой:
– Пойдем, хоть к концу службы успеем.
Мы подъехали к церковному двору на такси. Мама быстрыми уверенными движениями раздала нищим приготовленную заранее мелочь, и мы вошли в церковь. Она три раза перекрестилась перед входом в церковь и три раза после того, как вошла внутрь. Я шел за ней, не крестясь: я не верующий и даже не крещеный.
Служба подходила к концу. Остановившись недалеко от входа, я разглядывал иконы и роспись на стенах. Мама прошла вперед, ближе к батюшке, потом вернулась ко мне:
– Иди посмотри, на прошлой неделе привезли мощи Святого Серафима. – Она потянула меня за руку к северным воротам. Около них в стенной нише стоял ковчег со стеклянной крышей.
– Посмотри, кожа совсем не истлела – потемнела только, и даже волосы на коже видно, – тихо умилялась мама, разглядывая через стекло мощи. Потом перекрестилась и поцеловала стекло. – Посмотри…
– Мам, я не хочу, – в моем голосе нотки раздражения.
– Ну как хочешь. Его красноармейцы расстреляли в горах в двадцатом вместе с Феогностом.
Отдаленно послышалось классически бодренькое «Sehnsucht» в исполнении Rammstein. Я невольно повернул голову. В церковь вошел не то металлист, не то панк – парень лет двадцати в рваных джинсах с металлическими заклепками, рваной майке и ботинках «милитари». Длинные волосы до плеч, в левом ухе – три сережки. Из наушников, спущенных на шею, неслось ритмичное «Sehnsucht!» и гитарные запилы. Мама, увидев рокера, испуганно попятилась ко мне. Зло зашипели старушки, но парень, не обращая ни на кого внимания, прошел к образу Спаса Нерукотворного, помолился, перекрестился, потом, продолжая креститься, подошел ближе к аналою. Священник посмотрел на рокера, потом как-то виновато опустил глаза и отвернулся.
– Ты еще говоришь, что я неприлично оделся, – с улыбкой шепнул я маме.
– Ну это вообще срам, прости Господи. Как таких только в церковь пускают… Я поговорю с батюшкой. Что за непорядок…
Служба закончилась, и священник, словно прячась от взгляда рокера, торопливо скрылся в ризнице. Возмутитель всеобщего спокойствия вышел из церкви, вслед за ним – мы с мамой. За оградой церковного двора парень сел на мотоцикл и уехал.
Яркое алма-атинское солнце… Я невольно прикрыл глаза рукой.
– Почему ты не хочешь покреститься? – вдруг резко повернулась ко мне мама.
– Мам, давай только не будем начинать эту тему…
Конечно, я ожидал этого разговора, но все равно застигнут врасплох…
– Но почему? Помнишь, ты однажды подростком вдруг сам захотел пойти в церковь. Тогда ведь я сама еще некрещеная была, и даже не думала ни о чем таком. А ты сам, по какому-то внутреннему устремлению, пошел в церковь, и так был там впечатлен, что раздал нищим все деньги, что я дала тебе на новые джинсы…
