Но болезнь всё изменила.
Когда нет уверенности в завтрашнем дне, когда тебе дают целых тридцать процентов на то, что будущего у тебя нет — мир становится другим. И взгляд на жизнь тоже. Тем, кто не был в такой ситуации — не понять. Да и тем, кто был — тоже. Все по-разному реагируют на плохие новости. Кто-то замыкается в себе, кто-то истерит, кто-то становится озлобленным. Тем, кто смотрит со стороны не видно, как внутри тебя всё рушится. Не слышно, как за обыденным «у меня всё хорошо» скрывается «я так хочу жить».
«Но идите к чёрту те, кто считает, что я кому-то что-то должен: поступать так, как от меня ждут, говорить то, что хотят услышать. И я никому не обязан нравится. Мне вообще всё равно, что вы обо мне думаете. О моих решениях, о моей жизни, о моей… невесте».
— Да брось, сознайся уже, что у неё просто классные сиськи, а не вот это всё: мы подходим друг другу, потому что оба страшные зануды, сухари, ботаники и бла-бла-бла, — услышал он голос той, что теперь как ангел-хранитель словно всё время стояла рядом.
— И всё-то ты знаешь! — улыбнулся он в ответ на её приподнятую бровь. — Ладно, ладно, сдаюсь: задница тоже ничего. И она брюнетка. А мне всегда нравились девочки с тёмными волосами. (Одна. Только одна девочка).
Она бы всё свела к шутке. Но если без шуток, Илья прекрасно понимал ответственность, что взял на себя этим нечаянно вырвавшимся предложением и к чему его обязывает теперь эта её просьба называться «невестой». А он не из тех, кто отказывается от своих слов. В конце концов, союз двух людей, что близки по духу и подходят друг другу — не самый худший способ жениться, хотя о женитьбе никто и не говорил. И все их разговоры с Настей о детях пока заканчивались Ильёй одинаково: «Нет. Нет. И нет!»
Вот только Настя явно рассчитывала на большее, чем он предложил и была не из тех, кто легко сдаётся. Он ещё с больницы не вышел, а это уже становилось проблемой.
— Я подумаю, — обнимая, похлопал он по спине отца. — Остановишься у меня?
— О, нет, от тебя не наездишься, а у меня ещё дела, — ожидаемо отказался отец. — Поживу пока гостинице, но буду частым гостем. Имей в виду: я надолго.
— Здо̀рово. Тогда созвонимся? — ещё раз крепко обнял его на прощание Илья.
И о том, что им ещё предстоит не один разговор и не один чудесный вечер вместе Илья думал с радостью.
Настя помогла ему одеться, проводила до машины, поцеловала, прижимаясь к нему чуть дольше, чем требовало их прощание, но сейчас Илья хотел побыть один: дописать письмо, потискать кота, по которому так скучал, достать старые фотографии, которые он не мог попросить Настю привезти ему в больницу, но физически ощущал, как хочет к ним прикоснуться.
Словно прикоснуться к той, что он всё же должен найти. Не для того, чтобы бесцеремонно влезть в её жизнь или растравить ей душу. Не для того, чтобы что-то изменить или испортить. И даже не для того, чтобы извиниться, объяснить то, что уже давно не имеет значения. Нет. Сейчас, спустя столько лет, всё это неважно. Он просто должен её увидеть. Должен убедиться, что у неё всё хорошо. И сказать... нет, этого он ей говорить не должен. Что любит, что болен — не нужно ей этого знать. Им бы просто поговорить, отпустить прошлое, поставить, наконец, точку и идти дальше… каждому своей дорогой, долгой или не очень, как у него. Он же не идиот, что бы он ни говорил отцу, прекрасно осознавал, что шансов у него немного.
