— Внимательно, — сдалась Эрика, повернув только глаза.
— Мам, можно мы ещё покатаемся? С Даниэлой?
— Лучше снимайте коньки и пойдём лепить снеговика. А Даниэла, если хочет, может вместе с друзьями пойти с нами.
Дальше произошло небольшое детское совещание, а потом, держась за руки и осторожно ставя ноги в коньках на ступени, дети стали послушно подниматься.
— Это я от него сбежала, Майк, — встала Эрика, уступая им дорогу. Я знала, что он не мог просто не прийти, ничего мне не сказав. Что он не бросит меня, чего бы ему это не стоило. И что у него неприятности. Из-за меня. Я влипла в такую скверную историю, Майк, — вздохнула она, — что ему и правда лучше было уехать. И ничего не знать. Пока я не разберусь. Сама. Мне пришлось делать вид, что я выкинула его из своей жизни.
— А ты не выкинула? — недоверчиво прищурился он.
И пусть Эрика задницей чувствовала, что интерес у него не праздный, отрицательно покачала головой.
— Не пойми меня неправильно, но не хочу, чтобы меня держали за дурака, — встал Майк.
В груди у Эрики тоскливо сжалось, когда взгляд у него стал совсем как у Алого.
— Майк, шесть лет, пять месяцев и девять дней назад, двадцатого июля мы расстались. И больше никогда не виделись. Я не замужем и не была. Не состою ни с кем в отношениях. У меня двое особенных детей, сестра-инвалид и ни копейки за душой, поэтому я хватаюсь за любую подработку, если за неё платят — так я оказалась в той гостинице. И ты сам реши, что тебе с этим делать, но я ждала, жду и всегда буду его ждать. Не потому, что он действительно придёт. А потому, что не могу не ждать, — она резко выдохнула. — И это… у тебя листик в зубах.
18. Глава 18. Илья
Он проснулся от того, что в щёку ткнулся холодный кошачий нос.
Дёрнулся. Прогнал кота. Почесал лицо. Потёр глаза. Так вот почему ему снилось, словно его кто-то обнюхивает и щекочет усами, а он лежит на земле, скорчившись и гадает кто: волк, тигр, лев, хомячок.
— М-р-р, — снова поставил передние лапы на край матраса кот, выглядывая.
— Отстань, Жопь, — перевернулся на другой бок Илья. Закрыл глаза. Но досыпать не хотелось. На душе стало муторно: ему снова снилось как его били.
Горячие кавказские парни пытались объяснить, что «эта дэвачка хазяина, а нэ твоя», а Илье надо возвращаться туда, откуда он приехал. И всё в духе «я твой дом труба шатал», «вали, а то хуже будет». То есть «ты валишь, а она остаётся» — расклад был такой.
Втроём на одного, да ещё привязанного к стулу — те ещё были храбрецы эти люди Ваграма. Но, сплёвывая кровь, он, как все занудные ботаники, ворчал про себя, что в Питер, откуда приехал, он вернётся нескоро: университет закончил, диплом бакалавра получил. А уехать всё равно уедет, потому что его ждёт двухлетняя магистратура в Бостоне. Но теперь только с Эрикой.
Они оба устали за эти четыре года: она в Москве, он в Питере. Вокзалы, электрички, самолёты, поезда… Её съёмная квартира, сестра в соседней комнате, учёба, работа, бессонные тёмные ночи… Его квартира, мосты, учёба, работа у отца, такие короткие выходные, бессонные белые ночи …
И не надо его пугать. Он дрался за неё с десяти лет. С десяти лет, когда первый раз ему разбили очки, повалили и отпинали, он пошёл на самбо и с тех пор всегда отстаивал своё право быть рядом с этой несносной девчонкой кулаками. Право ждать её после уроков, провожать до дома, носить портфель, не позволять бегать без шапки и списывать домашку.
