Я усадила девочек у иллюминатора. Пристегнула их. Дочки зевали и капризничали, терли глазки, им хотелось спать. Я погладила малышек по голове. «Закрывайте глазки, попробуйте вздремнуть». Катя сбивчиво рассказывала, щебетала о чем-то своем, я не пыталась ее понять. Маня тоже лепетала на неразборчивом птичьем. Я объяснила дочкам, что сейчас мы поднимемся, пролетим немножко, позавтракаем, потом опустимся на землю и окажемся дома, в аэропорту, где нас будет встречать папа.
Стюардессы традиционно показали, как пользоваться масками и где находятся аварийные выходы. Меня всегда это информационная демонстрация больше раздражала, чем пугала. В панике при крушении она бесполезна: кто ей воспользуется? Кому пригодятся эти знания?
Мы благополучно взлетели. Включилось табло «отстегните ремни». Девочки почти заснули.
Пробежали стюардессы по проходу. Несколько раз. Шмыгнули туда-обратно. Я ничего не заподозрила. Но всмотрелась в лицо одной из девушек и почувствовала приближение чего-то страшного. Мы переглянулись с Настей и Сашей. Саша подошел к бортпроводнице, спросил, что происходит. Она попросила вернуться его на место.
Самолет тряхнуло. Люди начали громче переговариваться. Зажглось табло «пристегните ремни».
В дальних рядах кто-то из детей разревелся. Самолет резко снизился. Дочки проснулись. Я обняла их, сильно прижала к себе.
«Все хорошо, мои милые, все хорошо».
Слышны молитвы, крики о помощи, детский плач.
Я жду, что командир из громкоговорителя успокоит, скажет пару ободряющих фраз про турбулентность, но ему, видимо, не до этого.
Самолет пикирует.
Крепче держу девочек и молюсь.
«Господи. Помоги, спаси их, прошу тебя. Умоляю, пожалуйста. Они такие крохи. Они должны жить».
Выпали кислородные маски. Я надела на себя и детей.
Я хотела дотянуться до телефона и написать мужу: – «Мы тебя любим. Живи». На всякий случай. Но малышки стали спрашивать, теребить меня, пытались снять маски. Я сильнее обняла девочек, сжала в руку крестик. За крестики все хватаются, как за спасительную соломинку. Я как-то читала, что погибших в авиакатастрофах находили с крестами в зубах, руках, с прожженными обуглившимися метками на теле. Это им не помогло. Но они верили до темноты.
Всегда думаешь, что такое случается с другими и далекими. Веришь, с тобой-то и близкими ничего подобного не произойдет.
Надеешься, что твой ангел-хранитель предупредит, подаст знак. Бог такого не допустит.
Мне хочется тишины. В салоне самолета хаос. Я хочу, чтобы дочери этого не видели. Хочу защитить их от человеческой слабости.
Людская паника. «Мы все умрем». «Господи, умоляю, я хочу жить».
Яростно орущих в пустоту немного, несколько человек, но они ощутимы. Кто-то уже сдался, бесшумно свернулся в позе эмбриона на кресле.
Малышки ревут взахлеб, я пытаюсь их успокоить, а слезы предательски капают. Как им объяснить, что Бога сейчас нет. В этом самолете. Он пропустил наш рейс, и мы летим не домой, а на небеса.
Видимо, Бог не может быть в нескольких местах одновременно.
Сколько минут или секунд осталось. Как ими распорядиться? Бросаю взгляд на друзей. Они обнялись, намертво прилепились друг к дружке. Саша обхватил своими большущими руками детские головки ребят и что-то нашептывает. Вижу, как дергаются его скулы и поблескивают щеки. За криками не разобрать слов. Их мальчишки взрослые, все понимают. Они спрашивают отца: «Мы падаем, папа? Папа, папа!».
