– Баста! Друган. Я норму знаю! Давай покурим и спать.
– Идет! – беззлобно усмехнулся Данила, наблюдая за изрядно захмелевшим другом.
Ему было постелено заранее. Штопаное, но чистое глаженое белье. Аккуратно взбитая подушка. Легкий холодок новой постели. Скрипучие пружины койки тяжело отозвались. «Хорошо! – подумалось ему, – тысячу лет не спал на домашней постели! Много ли человеку надо?!» Непрошенная улыбка коснулась его губ.
Спустя минут пятнадцать, когда все уснули, чуть слышно отворилась дверь и заскрипели половицы. Данила в недоумении скосил глаза. Лунный свет высветил крадущуюся бледную фигуру. Легкая белая тень, как привидение из детских сказок, приблизилась к нему, и Данила вдруг почувствовал у себя на груди теплую ладошку, а потом горячие нетерпеливые губы. Он хотел что-то сказать, но девушка прошипела:
– Т-ссс!
И жестом приказала ему молчать. Ее волосы шатром, были над ним, щекотали лоб, нос, щеки, а ее губы не оставляли его ни на секунду. Данила притянул ее к себе, но она указала рукой на пол. Это было логично, койка отчаянно скрипела.
Желтая яркая Луна любопытно заглядывала из-за занавески. Четкие полосы, квадраты, резко чертили пространство комнаты. В серебристом призрачном свете угадывались: старый комод, слоники на нем, настенный коврик с оленями и фигура девушки в легком одеянии.
Лида быстро сняла одеяло и положила на пол. Ее распущенные волосы густым веером метнулись на фоне проема окна. Глаза горели и жгли даже сквозь полумрак комнаты. Голое тело не могла скрыть тонкая ночная рубашка. Ее как будто и не было. В этом воздушном ситце, билось пульсирующее как ртуть естество, змея в мешке, кобра! Он чувствовал упругую грудь нерожавшей женщины, страсть, поглотившую ее, нетерпеливые ласки и даже какое-то остервенение затравленной несправедливостью души. Девушка изгибалась, кусалась, стонала и будто выплескивала что-то нерастраченное, глубоко скрытое, тайное, что давно ждало выхода. Это был вихрь, вулкан, катастрофа – перед которыми нельзя было устоять. Да он и не пытался.
Данила впервые забыл про свои болячки, но полугодичное отсутствие женщины, сыграло злую шутку. Все было так спонтанно и быстро, что вызвало у нее разочарование, которое она не смогла скрыть. Но она поняла. Это была не слабость, а физиология. Девушка даже тихонько засмеялась, лежа у него на руке.
– Чего? – спросил Данила, пребывая в сильном смущении.
– Да так! – обронила она шепотом. – Это ничего. Даже нормально. Не проспи только всё на свете. И ничего не было!
– Ничего?
– Тебе показалось, – прыснула она. – Всяко бывает.
– Понял, – продолжая смущаться, процедил Данила.
Легкий прощальный поцелуй, как прикосновение крыльев бабочки и она так же быстро исчезла, как и появилась.
Юра проснулся с первыми лучами, поплескался в железной бочке на улице, попил рассола из банки, где еще плавало часть помидор и прошел в коридор.
– Опаньки! – шепотом промолвил он и скривился.
С зеркала на него смотрела опухшая физиономия. На ум Юре пришли озорные стишки:
«Вот проснусь я утром,
Посмотрю на рожу —
Больше пить не буду,
Но и меньше тоже…»
Стараясь не шуметь, он пожарил яичницу, и только потом, прошел в спальню и разбудил Данилу.
– Есть будешь? Я тут на скорую.
– Сейчас умоюсь, – встряхнул головой Данила, потягиваясь.
На его лице застыла довольная улыбка. Он вспомнил подробности прошедшей ночи.
– Хорошо спалось? Чего такой довольный?! – подозрительно уставился на него Юра.
