В общем, будущее выглядело для меня неопределённым и бессмысленным. Да ещё родители начали ссориться. Вдруг, ни с того ни с сего, начинали предъявлять друг другу какие-то претензии, потом переходили на крик, потом у них доходило до оскорблений… Им становилось не до меня, и я спешил уйти из дома. Я не мог этого выносить. Я брал Марту, сажал её на спину, сверху прикрывал курткой и поскорее выходил за дверь.
Тогда была весна, и я мог часами безо всякой цели бродить по улицам. Мне было очень плохо, тоскливо и одиноко. Я считал, что никому не нужен. Только Марта была со мной и нежно обнимала меня лапками за шею. Время от времени я начинал обсуждать с ней свою невесёлую жизнь. Казалось, она всё понимает и разделяет все мои печали. Но ответить она мне, понятно, не могла.
Наступило лето. Мне оставался последний год в школе. На летние каникулы родители отправили меня в лагерь. Наверное, я мешал им выяснять отношения. Зная о моём увлечении космосом, они нашли какой-то «космический» лагерь. И хотя он так назывался, ничего космического в нём не было. Располагался он в здании обыкновенной школы, я учился в такой же. Из столовки там противно пахло тушёной капустой; нас всегда водили строем и никуда одних не выпускали. Было похоже не на детский лагерь, а на тюрьму. А из «космического» там были только лекции про космос. Правда, ещё обещали экскурсию на станцию «Луна-2», но я сильно сомневался, что эта экскурсия состоится. А жаль, ведь до этого я никуда с Земли не отлучался. Побывать на «Луне-2» было пределом моих мечтаний! Собственно, на виртуальной модели этой станции я бывал неоднократно. Можно даже сказать, что я неплохо её знал. Знал, как она устроена, знал, что там работает много людей. Смотрел, как грузятся огромные корабли и как они потом отправляются в открытый космос… Однако никакая, даже самая хорошая модель не может заменить оригинала. И я в глубине души надеялся, что с экскурсией нас не обманут.
Лекции, которые нам читали, были так себе. В большинстве случаев я сам мог бы рассказать куда больше. Когда лекторы допускали откровенные ляпы, я пытался их поправлять к их большому неудовольствию. А поскольку в остальное время я почти ни с кем не общался, все стали думать, что я зазнаюсь и строю из себя умного.
Когда в лагере поняли, что я не умею за себя постоять, то, конечно, сразу нашлись желающие воспользоваться этим. Какое это может доставлять удовольствие, до сих пор не понимаю?!
Была там одна парочка. Она была здоровая, жирная и неопрятная, а её дружок, наоборот, мелкий и с замашками уголовника. Вот они меня особенно доставали. У меня и так-то фамилия не слишком героическая: Курочкин. А когда они услышали, как мама называет меня Шурочкой, то сразу так развеселились! И стали дразнить: «Шурочка, Шурочка, ты петушок или курочка?» И ржали как дебилы. Я страшно обижался. Я наивно подумал, что меня дразнят из-за моей причёски. И стал убирать волосы в хвостик. Так эти двое ещё больше обрадовались. «Смотрите, – тыкали они в меня пальцами, – Шурочка косичку заплела!» Когда они поняли, что я ответить не могу, то вовсе обнаглели. А взрослые даже не пытались их сдерживать, а иногда смеялись вместе с ними. Тоже, кажется, думали, что я зазнаюсь, что меня надо проучить. В общем, жизнь в лагере стала для меня невыносимой. Удивительно, что я столько времени всё это терпел!
