Неужели, так просто, думает Фролов.
– Чего именно не хватало?
– Что? – толстяк надувает щеки. – А… я…
– Что за перегруз? – говорит Денисов. – Отвечай!
Толстяк нервно пожимает плечами.
– Мы т-только… фиксируем только нарушения, потом передаем в… транспортный комитет. Да, в транспортный комитет. А комитет уже решает, нужна ли проверка.
Ветер трещит в ушах, старается выдуть душу. По дополненной реальности полицейского сервера проходится густая рябь… недолго, всего пару секунд… бежит, спотыкается, пропадает…
Жуткая тошнота наседает на Фролова. Он бросает взгляд в блестящую темноту Невы. Плеск возрастает, сдабривается ветром (ухх… ухх…), превращается в хтонического монстра, готового выбраться на остывшую набережную. Зверь цепляется щупальцами волн за отсыревший асфальт, вгрызается в холодные отсветы, размазанные по чернеющему настилу.
Следователь усмиряет дыхание, переносит взгляд на прыщавое лицо рядового служащего.
– И какое решение, говорите, принял ваш комитет?
– А с чего это он м-мой?.. Я… знаете ли…
– Отвечай прямо, черт тебя дери, – говорит Денисов: фитиль его терпения быстро истлевает. – Какое решение он принял?
Щеки толстяка мелко дрожат… Поросячьи глазки, окантованные синюшными веками, в которых спрессованы годы одиночества. Пугливо бегают из стороны в сторону. Фролов чувствует жуткое раздражение, неприязнь к этому человеку, запертому в футляр синего рабочего сюртука.
– Они п-приняли решение… в-выпустить баржу без, знаете ли, без дальнейшей проверки, как обозначено в отчете, п-порядковый номер… Поток сам в-выдает заключение, и…
– Однако, – говорит Фролов, – перегруз, все же, был, и, – рассуждает вслух, хоть дается ему это с большим трудом, – и частью… мог быть контейнер с телом.
– Нет… никак нет, – не так уверенно. – Ничего п-противозаконного… Иначе поток показал бы.
– Каким же образом?
– Я.. я…
А дальше – скомканное молчание… воздух дрожит от мелких капель дождя. На волнистую крышу грибовидной ротонды, окаймленной красно-синей пульсацией, приземляется чайка-мутант. Стучит коготками. Смотрит на Фролова маленькими бусинками глаз. Следователь сбивается с мысли.
– И Что? Что ты хочешь этим сказать? – голос Денисов груб, строг, напорист, слишком громкий, резкий. – Так или иначе, труп оказался на набережной. Ты отвечаешь за набережную. Ведь так? Так? – толстяк быстро-быстро кивает, жирный подбородок пугливо трясется. – Приплыл неизвестно откуда. Откуда? А? Наверняка, сбросили с корабля, который ты пропустил.
– Это не я… не я, говорю же… Я тут ни при чем. Это порядок, у-установленный п-п-приказом министерства по транспорту.
– Знаю я эти ваши чертовы министерства!
– Вызовите баржу сюда, – холодные пальцы Фролова касаются мокрого воротника. – И… мне нужны полные данные, кто капитан, куда направлялся, что перевозил, и так далее. Вы и половины не передали.
Квадратная машина перевозки уносится прочь, вскарабкивается на пригорок городской линии. В затухающей памяти Фролова вспыхивает неоновая вывеска кафе Брукхайн на седьмой линии (Василеостровский район). Форменное лизино платье обрывается чуть выше колен. Высеченные из камня икры обтянуты темным нейлоном… Так далеко, так давно… Все ли это – правда? Кто теперь скажет?
В очках следователя высвечивается длинноносая баржа, набитая разношёрстными контейнерами и немаркированными ящиками. Судно похоже на старый утюг, распрямляющий смоделированную потоком воду. Над опустевшей рубкой горит: «Пиратская шхуна (регистрационный номер Р430пр82)».
