Плеяда бессильных правителей тянется через весь двадцать первый век, похожий на изжеванную пластинку с невнятной песнью на незнакомом языке. Затянутое столетие погружения в пустоту. Конечно, как и в любой другой трагедии, здесь были моменты обманчивого подъема. Выжившие старики с трудом, но вспоминают, рассвет Евросоюза, полный блестящих надежд…
Автомобиль затихает. Звук электродвигателя низводится до тишины.
Черный зеркальный гигант хранилища – тюрьма для миллионов осколков покинутых, потерянных жизней. Бездонный колодец, вбирающий в себя давным-давно позабытое, брошенное… оставленное в пустующих комнатах. Где-то там, внутри хтонического монстра, превратившегося в небоскреб, едва теплится мысль о Лизе. Ее пульсар.
Фролов выбирается из прокуренной кабины, хлопает дверью, на секунду закрывает глаза. Вслушивается в шепот холодного ветра. Удивительно тихо, несмотря на бешеное движение машин, перекликание вездесущей рекламы, левитацию транспортных дронов…
Кем же была Лиза?
Можно провести с человеком годы, десятилетия, изучить каждую родинку и морщинку на любимом профиле, но… Достаточно ли этого?
Фролов вспоминает крохотные ямочки на щеках, проступавшие на мягком холсте лица. Кожа обсыпана блеклыми веснушками. Не сказать, что Лиза была красивой, хотя… что-то чувствовалось… Незримая сила тяготения, приковывающая к себе движение далеких планет. Нечто удивительное, космическое.
Только теперь Фролов ощущает пронизывающую мощь ветра. Дождь бьет в лицо. Воротник пальто колышется и дрожит.
Окна чёрного хранилища пусты, отражают и усиливают холодную реальность бесконечной осени. Ноги нехотя ведут Фролова к отзеркаленной черноте, внутри которой: унифицированное, расфасованное кладбище, гранитные камни бездушных цифр стремятся расширить влияние как можно дальше, распускают щупальца по всему городу.
– Сегодня с этим кретином говоришь ты, – Денисов хлопает дверью, выносит свое тело под проливной дождь. – Хорошо?
Через отполированные черные двери следователи вторгаются в небольшой холл, единственным светлым пятном в котором горит безлюдная стойка администратора. Слева висит проекция хранилища – двести этажей, набитых брошенной памятью.
Денисов кладет локти на стойку, смотрит на блеклый маячок камеры видеонаблюдения и поворачивается к Фролову.
– Ты нашел у старика контейнеры, которых… там быть не должно, так?
Фролов отвечает не сразу. Зачем-то пытается найти источник света. Искусственное металлическое зарево превращает пустую комнатку в выбеленную операционную. Откуда же идет свет?
– Ты меня слышишь? – говорит Денисов.
– А? Да… Баржа без согласования с таможней везла… эмульсию. Гель для чипованых.
– Что это еще такое?
– Противовоспалительная жидкость. Она убирает… негативный эффект от чипа в мозгу. Без нее у человека начинается жуткая головная боль, а потом он теряет память и отключается.
– Хм, – Денисов стучит волосатыми пальцами по отполированной стойке. – Но мы-то с тобой договорились, что ни слова об этом, никому, так? Никакой мокрухи нет, и на том спасибо…
Фролов, заложив руки за спину (ладони сцеплены в крепкий замок, холодны, весомы), прохаживается вдоль выбеленной стены. Откуда же идет этот свет? Будто сам потолок подсвечивается изнутри.
– Не понимаю, – говорит, – зачем ты его покрываешь. В чем… причина?
– А я его и не покрываю, – взгляд Денисова пытается быть легким, но подспудная масса изливается из темных глаз, давит на Фролова. – Ты и сам все понимаешь. Сейчас трудно заработать. Трудно прокормить детей. И если человек этим всю жизнь занимается, так пусть и занимается. Не надо его трогать. Зная тебя… Нет, я не против твоей честности, но… Просто хочу сразу обговорить, чтобы…
