Так и поднялся, какими силами, никому не ведомо, но вот хромота сильная осталась, с палкой чаще ходил, но всё ж своими ногами! Восстановил и пасеку, к председателю наведывался частенько, егерем просился, ну и взяли в помощники. А потом приехал из города на казённой машине бравый генерал, расспросил в колхозе, где здесь такой проживает – Герой Советского Союза Иван Порфирьевич Рыбаков. Так и нашёл орден своего героя, а односельчане узнали, что Иван спас свой взвод, ценой своего здоровья и почти что жизни… чудом выжил.
Потому и остерегалась сейчас горластая Семёнчиха рот открывать, от того и попятилась чуть испуганно назад да затараторила:
– Что ты, Иван, разве я со зла! Я ведь о сыне своём толкую, а не о девочке пострадавшей, и так ей, бедняжке досталось!
– За сына твоего, увальня ленивого, можешь так не переживать! – отрезал Иван Порфирьевич, – Девки за ним в очередь стоять не станут, а той, которая и позарится на такое сокровище, подумать стоит – прокормит ли этакую-то прорву! Ты его, Фиса, видать на убой кормишь, а?
– Вот ты Иван своих детей не нажил, потому так про чужих говоришь, – пробурчала недовольно Семёнчиха.
– А ты про своего говори, ты-то сама чего же чужую девчонку хаешь, а твоего оболтуса не тронь?! Кстати, скажи ему, Генке своему, ещё раз возле яблонь своих увижу – будет хромать остаток жизни, не в пример меня шибче!
Да, как ни крути, а правду Семёнчиха говорила, хоть и злым своим языком… Вернулась Люся в Городище после лечения в городской больнице, а со двора своего почти и не выходила. Стеснялась своих шрамов, на щеке, на шее, на руках… Да и косы её, каштановая гордость, теперь были коротко острижены, на голове тоже были шрамы. Повязав платок, шла утром Люся хозяйничать во дворе, и не унывала. Так же, как и раньше, улыбалась бабушке и маме, рассказывала про больничных своих знакомцев, но вот выходить со двора ей не хотелось… Всё казалось, что встречные прохожие и соседи с ужасом смотрят на обезображенную девушку, и вопросов тоже не хотелось – как да что случилось той страшной ночью.
– Люсь, ты зря, – убеждала подругу Даша, которая обязательно навещала подругу, когда в выходные приезжала с учёбы домой, – Ты что же думаешь, что вон дядька Иван Рыбаков или Мизулин Лёня, которые с войны пораненными вернулись, должны своих недугов стесняться? Ты всё та же Люся, умная и добрая! И я считаю, что ты зря в институт не пошла!
– Может быть на следующий год поступлю, как всё заживёт, – тихо отвечала Люся, – Ты права, Даша… только шрамы-то у меня свежие, посмотри, какие страшные… Пересижу пока дома, в колхоз на работу устроюсь, если примут куда. А на будущий год уж в институт, или как ты – в техникум. Никуда они от меня не денутся.
– А что Миша? Приезжает к тебе? – Даша подсела поближе и обняла подругу, – Я думаю, ему твои шрамы ничуть не мешают…
– Приезжает иногда, заходит, когда у нас в Городище бывает. Он теперь механиком в Стародолье, работы много, не до меня…
– Ну вот я и говорю, – подмигнула Даша, – Мне кажется, что он… тебя любит!
– Скажешь тоже! – отмахнулась Люся, – Не до любви мне сейчас.
– А Макар пишет? Как у него дела? Я его часто вспоминаю.
– Нет, не пишет, – вздохнула Люся, а моё последнее письмо вернулось с пометкой «адресат выбыл»… Я думаю, что он исполнил мечту – стать военным… По крайней мере, надеюсь на это! Бабушка недавно ездила в район, я её просила зайти к Кате, но сказали, что Катя вышла замуж и уехала, а Аня осталась после учёбы в городе жить. Теперь в их доме уже другие люди живут…
