– Вы что… видели её? – Я медленно приходила в себя. – Сколько же вам лет?
– Кто ж их, молодка, считал лета… Нюрка против меня пелёношный младенец, а, поди, уж четвёртый век завершает. Ладанеюшку, знамо дело, видывал. Жаловала шибко наш народец. Последний разок лицезрел в аккурат, когда уходили в Тридевятое. Наши все подались следом, а я вот остался… Молодой ещё был, глупый: лез во все щели, любопытством гонимый. Не углядел, как ноженьку занозил. Тут наши собираются в поход, а у меня ногу раздуло по самое коленце… Ты, молодка, гляжу, никуда не торопишься? Что ж слухаешь, ушки развесив? Я ведь могу трендеть бесперебойно, мне спешка без надобности. Ладно, не кукся, ступай тряпчёнки свои вздевать, а я тем временем к себе сбегаю: есть у меня тебе подарочки. – Дедулька прокатился по мокрой лавке до стены и мышкой скользнул под полок.
Я прошла в предбанник и, ещё не успела толком одеться, как услышала:
– Варуня, я ужо обернулся!
Дедуля сидел на полке, болтая ногами. В руках держал мешочек, похожий на старинный кисет.
– Нюрка признала в тебе явление Ладанеюшки, стало быть, так оно и есть. Тогда не смог оказать услугу Светозарной, теперча чем могу. Вот тебе, дорогуша, мой заветный мешочек, а в нём… – дедуля извлёк гребешок с тремя уцелевшими зубцами, древнее круглое зеркальце в узорчатой медной оправе, зелёная от времени, она местами обломана, местами смята, ручка, так же отломана, и, наконец, половинку грецкого ореха, – мои вам с Ладанеюшкой подарочки – подмоги. Смотри, не потеряй. Сховай подале, чтоб взять поближе. Запомни, Варуня: спользуй в крайней крайности, когда уж невмоготу с лихом управиться. Брось вещицу через левое плечо – левое! – молви: «Упади мягко, сделай гладко», – подмога и поспеет. Запомнила?
– Да. Упади мягко, сделай гладко. Бросать через левое плечо.
– Тогда, прощай. Скатертью дорожка, – дедуля вскочил, протягивая мне мешочек.
Я взяла. Дедуля метнулся к окну, где лежали в щербатой миске обмылки, схватил тот, что потолще:
– Это мыльце я возьму. А тряпицы у тебя нет?
– Можете полотенце забрать, – неожиданно для себя проявила царскую щедрость.
– Благодарствую, – забавно раскланялся дедулька и по-детски захлопал в ладошки.
Я сложила полотенце в несколько раз. Дедулька проворно взял его, нахлобучил на голову и заскользил по лавке к стене.
– Как вас зовут?
– Юриком кличут, – донеслось из-под полка.
Я вышла из бани и столкнулась с бабой Нюрой.
– Поторапливайся, девонька, нам пора. Замылась, аль замодела?
– Там этот… кажется, банник…
– Юрик, вот охальник! Как молодуха моется, тут как тут. При мне ни разу рожу свою бесстыжую не казал. Шебуршит из вредности, всякую гадость плескает на каменку. Выклянчил что?
– Полотенце отдала. Взамен подарочков, вот в мешочке.
– Это сурьёзно, дочка. Раз дал, береги: непременно сгодятся. Он хоть и охальник, но знающий толк в волшбе. В молодости у Ладанеюшки в любимчиках был, в её баньке обживался. Это уж опосля, как один остался, к нам перебрался, ближе к Проходу. Всё ждёт возвращения своих…
На крыльце стоял Вадик, курил. Закинув голову, увлечённо смотрел в небо. Я тоже глянула: вроде, ничего особенного – грязно-серые крошки-облака, звёзды, полная луна. И всё же, что-то было такое, что, невольно, цепляло взгляд: вон как Вадик всматривается. Через пару секунд и я увидела: облака вели себя странно – они не плыли в определённую сторону, а кружили вокруг луны, сливаясь, друг с другом и образуя широкий круг. С каждой секундой круг сужался внутри и расширялся на периферии, при этом вся площадь круга становилась темнее. Вскоре всё небо было затянуто чёрным пологом.
