– Затменье? – наугад ляпнула я.
Баба Нюра не ответила: она как раз поравнялась с Вадиком, сухо бросила:
– Бросай, сынок, смалить. Времечко поджимает.
Димка сидел на скамейке и уплетал гренки, шумно запивая чаем. Интересно, сам сделал или баба Нюра постаралась?
– Всё, хлопчики, собираемся.
Баба Нюра принесла из сеней небольшой сундучок, покрытый пылью так, что казался обтянутым серым бархатом. Димке велела открыть подпол, откуда достала древний, похоже, одного возраста с хозяйкой, закопчённый ухват. Ручка кривая, сучковатая, с глубокими трещинами и пятнами ожогов. Следом за ухватом, появилась круглая деревянная крышка для бочки. Вся рассохшаяся, со следами задубевшей плесени и с неистребимым запахом квашеной капусты.
– Готовы? – Баба Нюра стояла посреди комнаты, суетливо осматривалась, точно боялась что-нибудь упустить, забыть. Но мне, почему-то, подумалось: у неё мандраж. Потому что похожее начиналось и у меня. Димка заметно нервничал, не знал, куда руки деть. Лишь Вадик был невозмутим: навалившись боком на косяк двери, скучающе смотрел на происходящее. Ни за что не поверю: как можно оставаться спокойным, когда истекают последние минутки здесь… идем, чёрт знает, куда….не ведаем, что ожидает… и, вообще, вернёмся ли…?
Внезапно громыхнул гром, где-то над пашней, затем ещё несколько раз, похоже, по кругу вдоль деревни прошёлся. Ещё не стихло эхо последнего удара, как засверкали молнии. За окнами, словно зарево пожара. Дом, казалось, дрожал, как живое существо, неприятно звенели стёкла.
– Ишь, как бесится полоумная! Каждый раз бьётся лбом о стенку, бестолковая. Руки коротки, поганка!
– Вы о ком? – спросили мы с Димкой в один голос.
– Да есть тут одна прихвостня Морока… Злыдня. Уж сколь веков пытается отворить Проход. Дурёха, думает, что разрушит Оберег, меня полонит – и всё, Проход отворится….а вот кукиш! На мне где сядешь, там и слезешь.
– На нас с Зебриком напали летучие мыши. Это её работа?
– Её. Ещё одна дурость: захватить Избранную. Как сейчас говорят, заложницу. Меня особо-то не разжалобишь. Не для того сюда поставлена.
Баба Нюра откинула крышку сундучка, затем убрала лоскут домотканой холстины. Под ней оказались несколько деревянных бочонков размером со стакан, а рядом что-то завёрнутое в белую тряпицу, пухлое, точно батон колбасы. Баба Нюра взяла один бочонок и «батон», захлопнула сундучок.
– Всё, ничего не забыла? – спросила у самой себя и, помедлив, ответила: – Ничего. Чай не впервой сбираю, – Развернула тряпицу, и нашим глазам предстала… обыкновенная скалка, разве что древняя и на вид вроде не деревянная, а, возможно, костяная.
Бочонок, по сути, был шкатулкой: на дне покоился клубок шерстяных ниток. Невзрачный какой-то, болотного цвета и края, будто моль поела. Впечатление такое, что если встряхнуть клубок, то он рассыплется на мелкие обрывки ниток.
– Это, – баба Нюра бережно взяла в руки клубок, – ваш Проводник. Шерсть самой Земун – коровы. Вы не смотрите, что он ветхий такой, там клубочек будет как новенький. Только не сумлевайтесь, не перечьте ему – и приведёт куда надо. Значит так, ребятки, – внимательно осмотрела все извлечённые вещи, взяла скалку и крышку от бочки. – Это тебе Дмитрий.
Дима обалдело принял, растерянно глянул на меня. Но баба Нюра уже протягивала мою «порцию»: ухват…
– Это тебе, дочка, по значению. Ну, а тебе, Неулыба… счас… – глянула на Вадика и метнулась в другую комнату, пошуршала в шкафу и вернулась… с пяльцами, а в придачу подушечка, густо утыканная иголками.
