За Вадиком шла я, опираясь на «спицу», как на посох. На плече сидел удод с почти задумчивым человеческим видом. Вообще-то я хотела замыкать цепочку, но Дима настоял, чтобы я шла в центре. Честно говоря, Димка меня поражал. Если поначалу он показался мне фальшивым, маменькиным сынком, который при первой трудности заскулит, мамочку зовя, то теперь он, явно, был в своей тарелке. Спокоен, как танк, точно не у чёрта на куличках, а где-нибудь в его родном Великом Новгороде, на прогулке в парке или на пикнике, на берегу Волхова. Димка всё время болтал, как говорится, обо всём и ни о чём. Перескакивая с темы на тему, с долгими и путаными отступлениями, так что через пару минут абсолютно было непонятно, о чём же, собственно, речь. Хотя и тем было всего три: школа, компьютерные игры и группа «Ария». О последней говорил много и горячо, демонстрируя ярого фаната. Я скучающе слушала, кивала, иногда поддакивала, чем подстёгивала его: Димка принимался вдохновлено цитировать тексты песен, рассказывать о концертах, которые, к его сожалению, видел лишь в записи, потому – что группа распалась.
Мы шли уже около часа, но ощущение такое, будто топтались на месте: пейзаж не менялся – снег, снег, снег… Над головой всё та же бутафория неба. Хотя, стоп!
– Ребята, гляньте: у меня глюк или небо изменилось?
Да, небо стало другим: клочки ваты выровнялись, места соприкосновения сгладились – полотно вновь было целым, правда, изрядно мятое и грязное. И оно дрожало, вернее, колебалось, как плёнка на вскипавшем молоке.
– Время пробуждается? – сказал Дима, глядя на часы. Я приблизилась к нему, посмотрела: цифры на табло конвульсивно дёргались.
– Значит, мы приближаемся к краю этой зоны, – Вадик задумчиво теребил неприкуренную сигарету, всматриваясь в небо.
– Надо идти! – оживился Дима. – Там… это, ну… могут быть люди.
– И супец, – не зло усмехнулся Вадик. – Тарелка поглубже да ложка побольше.
– Да! и супец. Я привык, в обед, горячее есть!
– А кто тебе сказал, что сейчас обед?
– Желудок.
– Жиринформбюро, – хмыкнул Вадик, прикуривая сигарету.
– Ты опять? Опять? – начал заводиться Дима.
Я тронула его за плечо:
– Успокойся: он не со зла. Шуткует.
– Дурацкие шутки! Я что виноват, что мне нужно больше, ну, это… калорий, чем вам?
– Не виноват. Вадим, я же просила не цепляться к брату.
– Кто цепляется? Иду себе, куру и никого не трогаю, – сказал Вадик, притворно возмущаясь, затем, едва слышно, обронил: – Нежное создание…
Мы снова пошли, время от времени поднимали голову: взглянуть на небо. Чем дальше уходили от «лагеря», тем существенно менялось оно. Прежде всего, оно стало ниже, точно прогнулось от собственной тяжести. Яснее, чётче стала каждая чёрточка. Всё меньше и меньше пелена походила на нежную молочную плёнку – скорее на грязную плёнку при варке мяса: вот-вот закипит – и бурые хлопья брызнут во все стороны.
От постоянной белизны и однообразия пейзажа, устали глаза. В глубине души проклёвывалось раздражение. Я с ужасом ожидала взрыва. Вадик чаще стал курить, бубнил что-то себе под нос, явно не лирическое. Дима был мрачен, тревожно молчалив. Его мучило чувство голода и сильная потливость: пот, буквально, градом катился с него. Я решила сделать привал.
– Стоп. Сделаем паузу.
– Колобок, тормози! – крикнул Вадик, закуривая очередную сигарету.
– Ты много куришь, – неожиданно для себя, строго заметила я.
