– А ты что, моя бабушка? – огрызнулся Вадик.
– Вредно.
– Днём раньше, днём позже помру. Какая разница?
– Большая. Позже – значит, успеешь больше добрых дел сделать…
– Мы остановились для лекции? – грубо перебил Вадик.
– Нет. Отдохнуть и перекусить. А лекции никто не собирается тебе читать.
– Вот и не надо! Сам как-нибудь разберусь, что вредно, что полезно.
– Ладно. Умолкаю.
Из газет соорудили «скатерть», на неё я положила сложенный конвертик и, страшно волнуясь, развернула.
– Соплевик, – усмехнулся Вадик, напомнив мою оплошность.
Я пропустила мимо ушей насмешку, провела меченой ладонью над клочком скатерти-самобранки и, тотчас, на нём возникли блюда, древние кубки, кувшины. Только…. Представьте себе шикарно накрытый стол. А теперь закройте глаза, возьмите бензопилу и вырежьте кусок стола. Вот такой кусок и предстал нашим глазам. Половинка подноса, на котором часть пирога; полоска от другого подноса с узким кусочком жареного мяса; половинка кувшина с остатками, похоже, мёда; рядом две целых деревянных кружки. В центре «скатерти» широкая ваза с фруктами. Чуть поодаль четвертинка калача. Сразу за ним высокое блюдо с торчащей ручкой половника. Ещё одно блюдо с желеобразной массой. Ложек, вилок и ножей, видимо, на этом клочке не находилось.
– Можно? – спросил Дима, протянув руку к калачу.
– Можно. Если вымоешь руки.
Дима торопливо загрёб снег, лихорадочно стал тереть ладони.
– Не захлебнись слюной, – фыркнул Вадик.
Дима проигнорировал выпад брата, отёр снегом меч и аккуратно поделил пирог, и калач на четыре равных части. Затем порезал мясо.
– Можно приступать.
Поразительно: на место взятого со скатерти куска, возникал точно такой же кусок!
– Супер! – весьма обрадовался Дима.
– Ещё бы, – съехидничал Вадик. – Лопай от пуза, пока…
– Вадим! – жёстко оборвала я. – Достал уже! Мы можем спокойно поесть?
– Всё, я глух и нем.
В блюде с половником оказались щи с мясом. Надо сказать, что всё было свежайшее, ещё тёплое, и очень даже вкусное. Под миски мы приспособили половинки кувшинов. Юрик отказался от мучного и мясного, но довольно активно налегал на фрукты. Преимущественно на груши. Как ребёнок измазался липким соком.
Для удода я накрошила хлеб, в черепку нацедила бульона.
Поели мы отменно. Правда, в тягостном молчании, как на поминках. Каждый, невольно, посматривал в небо, а оно продолжало тревожить: пенная шапка росла, разбухала, темнела. Одолевали нехорошие предчувствия. Да и проводник наш вёл себя беспокойно: Колобок (так я решила называть проводника) описывал вокруг стоянки хаотические круги, метался из стороны в сторону, точно не знал, куда спрятаться от грозящей опасности сверху.
Не сговариваясь, каждый сделал запас еды: завёрнутые в газеты калачи и пироги рассовали по торокам, сверху набросали яблок и гранат. Мягкие сочные груши, виноград, а так же сливы решили не брать – подавятся в пути.
– Пошли? – спросил незнакомо серьёзным тоном Вадик.
– Да.
Колобок устремился вперёд, точно его поддали ногой. Зебрик заскользил следом. На его голове сидел Юрик, колупался в гранате и забавно сплёвывал обсосанные зёрна.
Мы не прошли и десяти метров, как небесный «бульон», наконец, закипел: над нами заклокотало, пена забурлила, как в омуте, а через минуту загремело так, будто крышка гигантской кастрюли заходила ходуном. Резко потемнело. Тотчас появилось ощущение, что слева слегка потянуло сквознячком.
