Нет, я имела в виду Фредерика, того, кого в детской, со страхом ли, с восхищением, называли «па». Младшего сына лорда Эшбери, имя которого заставляло гостей леди Вайолет улыбаться и покачивать головой, а его светлость бормотать что-то неразборчивое в стакан с хересом.
Нэнси открыла рот и тут же захлопнула его, как рыба, выброшенная штормом на берег.
– Не хочешь вранья – не задавай вопросов, – в конце концов ответила она, поднимая вазу повыше к свету и придирчиво ее оглядывая.
Я дочистила молочник и взяла блюдо. Вот такая она – Нэнси. Переменчивая. То откровенная до невозможности, то скрытная ни с того ни с сего.
Не успели часы на стене протикать пять минут, как она сама нарушила молчание:
– Небось, кого-нибудь из лакеев подслушала?
Я только покачала головой, боясь сказать что-нибудь не то и тем самым снова прервать разговор.
– Альфреда, готова спорить. Никогда язык на привязи не держит!
Нэнси принялась за очередную вазу. Подозрительно оглядела меня.
– Тебе что, мать никогда о семье не рассказывала?
Я снова покачала головой, и Нэнси испытующе приподняла бровь, словно не веря, что люди могут говорить о чем-то еще, кроме жизни в Ривертоне.
А мама и в самом деле больше молчала. Когда я была маленькой, я приставала к ней с просьбами рассказать хоть что-нибудь. По деревне ходили многочисленные истории про дом на холме, и мне очень хотелось похвастаться перед другими детьми, что я тоже кое-что знаю. Но мама лишь качала головой и напоминала мне, что от любопытства кошка сдохла.
Наконец Нэнси смилостивилась.
– Мистер Фредерик… Ну что тебе сказать о мистере Фредерике… – Она вздохнула, натирая вазу. – Он неплохой человек. Совсем не похож на брата, конечно, вовсе не герой, но по-своему очень даже хороший. Честно говоря, здесь, под лестницей, все его очень любят. Он был очень славным парнишкой – фантазером, выдумщиком. И к слугам всегда очень добр.
– А правда, что он добывал золото?
Какая необыкновенная профессия! Детям Хартфордов повезло с отцом. Мне хвалиться было нечем – мой собственный родитель испарился еще до моего появления на свет и время от времени возникал лишь в горячем шепоте между мамой и ее сестрой.
– Было дело, – ответила Нэнси. – Чем он только не занимался – я всего и не упомню. Никак не осядет на одном месте наш мистер Фредерик. Никак не угомонится под стать остальной семье. Сначала выращивал чай на Цейлоне, потом добывал золото в Канаде. Потом решил газеты печатать. А теперь, спаси господи, эти автомобили.
– Он торгует автомобилями?
– Не торгует, а делает. Ну не сам, конечно, а рабочих нанял. Купил завод около Брэйнтри.
– Он там живет? Вместе с семьей? – спросила я, аккуратно поворачивая разговор к интересующей меня теме – детям.
Нэнси на приманку не клюнула, погруженная в собственные мысли.
– Хоть бы тут ему повезло. Бог знает, как его сиятельство был бы рад вернуть хоть часть вложений.
Я заморгала, ничего не поняв, но спросить не успела – Нэнси продолжала:
– Да ты и сама его очень скоро увидишь. Он приезжает в следующий четверг вместе с майором Джонатаном и леди Джемаймой. – На лице Нэнси мелькнула редкая улыбка – знак скорее одобрения, чем удовольствия. – На августовский день отдыха[4] каждый год вся семья собирается. Никому и в голову не приходит пропустить традиционный обед. Так в наших краях давно принято.
– И концерт, – добавила я, стараясь не глядеть на Нэнси.
