Забавно, что сама я никогда ни о чем не просила родителей. Это всегда была мамина инициатива: «В следующем году у тебя начинаются старшие классы, тебе нужно приодеться» или «Тебе нужны джинсы, такие, как все носят». На самом деле приодеться надо было бы ей, но она часто говорила: «Я никуда не хожу. Зачем мне обновки?»
Трейси приучилась полностью полагаться на мать, и та ее никогда не подводила. Мать заботилась о ней, матери всегда было до всего дело. «Я была тихоня, и ее это тревожило. Когда мы обедали вчетвером, Марк вытворял всякие штуки, а я сидела и тихонько ковыряла вилкой в тарелке. Вдруг я чувствовала на себе мамин взгляд: «Что с тобой, Трейси? Почему ты не ешь?»
Я отвечала «Ничего», она спрашивала снова и снова, и я наконец срывалась и кричала: «СО МНОЙ ВСЕ В ПОРЯДКЕ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!» – и убегала к себе.
Очень скоро мать появлялась у моей двери. Я знала, что она обязательно придет. В нашем доме детям не позволялось чувствовать себя несчастными. Она садилась на мою кровать и не уходила, пока не выпытает, что́ именно меня так расстроило. И тогда она принималась объяснять, как не правы мои учителя, как не правы мои друзья, как не прав мой парень. Все, на кого я сердилась, были не правы. И мать вовсе не притворялась. Она всегда считала, что я ни в чем не виновата. Должна сказать, что мне от этого становилось легче.
Много лет спустя, при прохождении курса психотерапии, я, бывало, замолчу, уставлюсь в пол и жду, когда психотерапевт вытянет из меня, что́ со мной происходит. И потом жду, чтобы он сказал, что я права, а все остальные не правы. И когда он ничего подобного не говорил, я приходила в бешенство.
Мама часто говорила: «Трейси, ты знаешь, что мы с папой луну с неба достанем, чтобы тебе было хорошо».
И достали бы. Никогда в жизни никто не вкладывал столько энергии в то, чтобы мне было хорошо. Вот очень характерный пример. Однажды мне было скучно, и я начала ныть, что вот, мол, хочу найти какую-нибудь работу на неполный день после школы. Я пошла в один магазин и заполнила там анкету, но больше ничего искать не стала, а просто сидела и скулила. Кончилось тем, что мать обошла все соседние магазины и всем рассказала, какая у нее способная дочь. Наконец, она уговорила кого-то, и меня взяли в магазин фототоваров».
Смущенно улыбаясь, Трейси вспоминает: «Я проработала там около месяца. Вытирать пыль с фотоаппаратов и раскладывать по полкам фотоальбомы было тоскливо, и однажды я просто не вышла в свою смену. Этим все и закончилось. И так у меня бывало много раз. Я просто растворялась в воздухе – и пусть они там сами разбираются, что со мной случилось. Ну или пусть мама позвонит».
Окончив колледж, Трейси продолжала жить с родителями. Они никак не поощряли ее желание жить отдельно и даже отговаривали ее, когда Трейси заводила об этом речь. «Я пошла работать учителем в среднюю школу, и, хотя платили там немного, мне нравилось иметь в своем распоряжении целое лето. Директор меня ненавидела: она ожидала, что я буду оставаться после уроков и заниматься с детьми спортом или заседать во всяких учительских комитетах. Но мне платили только за время до трех, и я считала, что именно в этот момент имею полное право уходить домой.
Впрочем, ничего выдающегося меня дома не ожидало. Бо́льшую часть времени я чувствовала себя словно в тюрьме или в психушке. Я не встречалась с мужчинами – во всяком случае, ни с одним, с кем бы я могла завести роман. Даже лучшие друзья все чаще оказывались слишком заняты, чтобы побыть со мной. Я упрекала их в том, что они не звонят, а они отвечали: «А почему ты сама хоть иногда не позвонишь? Все ждешь, что позвонят тебе и что-нибудь для тебя придумают».
