– А зачем тебя доставали допросами? Если Оскар выжил, в этом нет никакого смысла.
– Да ни в чём нет никакого смысла! Но это как раз очевидно – я был заложником, и ему приходилось делать всё, что скажут. Меня допрашивали не затем, чтобы раскрыть какой-то там заговор, а чтобы избить, запугать, а потом в очередной раз выпустить. Так они держали Оскара на крючке.
Адам и сам с трудом верил в свои объяснения, но более убедительных взять было негде, ведь им почти ничего неизвестно. Единственное, что он хотел донести до Тома, – возможно всё, абсолютно всё. И как только найдётся Оскар, найдутся и ответы.
– Записку мне подбросили не случайно, с этим ведь ты согласен?
Том нехотя кивнул.
– Кто бы это ни сделал, они в курсе моей истории и знают, о ком я в первую очередь подумаю, когда её получу. Они намекают, что я должен копать и тогда непременно выясню всё.
Вид у Тома был несчастный, но решительный. Ему явно не хотелось спорить и разбивать надежды Адама, но его пугал исступлённый блеск в глазах и готовность, с которой он поверил в невозможное.
– А тебе не приходило в голову, что тебя пытаются подставить? – спросил он осторожно. – Как-то уж очень гладко выглядит этот трюк с запиской.
Адам отмахнулся.
– Конечно, приходило. Но какой смысл Управлению разыгрывать целый спектакль? Если они хотят со мной разделаться, им достаточно прислать автомобиль с парочкой Псов. Ну серьёзно, Том, я же не какой-нибудь чиновник с кристальной репутацией, которого для начала надо хорошенько вывалять в грязи. На кой чёрт им со мной возиться? Я и так давно у них в руках.
Он видел, что этот ответ Тома более или менее убедил, и перевёл дух. Конечно, ему нужно время, чтобы переварить эти дикие новости. У Адама было больше суток всё обдумать и окончательно убедиться, что не спятил, поэтому он отлично понимал, какие противоречивые мысли раздирают Тома.
– Извини, что так вломился сюда, я просто места себе не нахожу. Я должен был с тобой поговорить, потому что у меня в голове до сих пор ничего не укладывается.
– Да всё в порядке, главное, веди себя осторожно. И знаешь что… Приходи к нам завтра часов в семь. Я расскажу Полли, если ты не против. Может, втроём мы сообразим, что означает вся эта дребедень.
Адам благодарно кивнул. Наверное, разумнее было сразу прийти к ним домой, но он ни о чём не жалел. Вечер в «Магнолии» неплохо встряхнул его и вообще казался Адаму самым правильным завершением этих странных двух дней.
– Кстати, вы по-прежнему чертовски хороши на сцене.
Том улыбнулся.
– Спасибо. Хотя публике, по-моему, так не кажется.
Из гримёрки высунулась голова пианиста.
– Эй, хватит болтать, нам выходить через две минуты.
– Уже иду, Ник.
«Магнолия» закрывалась далеко за полночь, когда последние из самых стойких гостей начинали сдавать позиции. После того как «Скрипки» отыграли второе отделение, Адам никуда не ушёл. Он не помнил, сколько денег успел просадить, и не беспокоился об этом – кто знает, когда ещё выпадет шанс погулять от души.
Удивительно, как за короткое время он растерял все привычные опоры: сдержанность, холодное самообладание, осторожность. Адам растил их в себе с пятнадцати лет, они помогли ему выжить и не сойти с ума, и он никогда не задумывался, а каково это – существовать без них. И тут он вдруг понял, что сегодня поступил, как Оскар, – только брату взбредало в голову вести себя так безрассудно, словно нет никакой опасности, никаких патрулей и Алмазных Псов. Словно никто не наблюдает за тобой, не записывает твои шаги и не ждёт удобного случая, чтобы тебя аннулировать. Оскару сказочно везло много лет, и он прекрасно обходился без бытовой паранойи, свойственной каждому жителю Республики.
