Сегодня Адам был полон решимости что-нибудь купить. Уже несколько дней он ощущал тревожный зуд, который не оставлял его в покое даже во сне. Умение ждать не было его сильной стороной, и теперь, когда он пообещал Полли ничего не предпринимать, время издевательски замедлилось и сводило его с ума.
Даже работа начинала казаться спасением – целых восемь часов в день мысли были заняты тупыми монотонными задачами, и Адам окунулся в них, чтобы отключиться от остального. Когда в конце недели Дамер вызвал его к себе, он поплёлся в кабинет начальника без привычной досады из-за предстоящей выволочки – какое это имеет значение, если можешь думать только о брате? Очнулся он лишь тогда, когда вместо привычных претензий услышал, как Дамер хвалит его за усердие.
– Шерман, я всегда считал, что вы не лишены мозгов, хотя в вашей работе важнее дисциплина, которой вы не обладаете. Что с вами случилось? С чего вдруг ваши отчёты стали безупречными?
В устах старого козла такие слова звучали, как наивысший комплимент, и Адам сперва растерялся. Обычно Дамер не нуждался в поводах, чтобы ругать его, и вызовы «на ковёр» были его любимым развлечением, когда нужно снять стресс. Благодаря своей биографии Адам подходил для этих целей лучше других, и за все четыре года в Бюро статистики слова доброго не слышал от начальника.
– Просто я люблю свою работу, господин Дамер, – невинно ответил он.
Тот лишь покачал головой и хмыкнул.
Дома было гораздо хуже. Не помогла даже генеральная уборка, хотя уж это средство его никогда раньше не подводило. Адам в пятый раз протирал и без того чистые окна, но мысли не приходили в порядок, а зуд не утихал. Во всей квартире не осталось ни пылинки, вещи в шкафу были идеально сложены или развешаны по цвету и сезону, посуда расставлена по размеру и назначению, а шторы выстираны и отглажены. Он снова и снова драил ванну, находя её недостаточно белой, но легче не становилось.
Выдавив ещё немного чистящего средства на губку, Адам попытался отогнать навязчивую мысль о единственном уголке квартиры, куда он не заглянул. Который сознательно игнорировал.
Верхняя полка шкафа была хранилищем его прошлого, точнее, его жалких остатков. Там стояли коробки со старой одеждой – той, в которой он был в роковой день, и той, что носил в первый год после. Адам редко открывал коробки, но и выбросить те немногие вещи, что связывали его с прежней жизнью, не поднималась рука. А ещё там хранились фотоальбомы, которые Том отдал ему много лет назад. После аннуляции семьи Шерманов, Адам лишился не только родителей и брата, но и всего имущества. Он никогда больше не побывал в старой квартире и не получил оттуда даже пары носков. Всё пришлось начинать с нуля, и в родном городе он чувствовал себя беженцем без прошлого.
И вот однажды вечером Том выгреб все свои фотоальбомы, и они несколько часов просидели над ними, вспоминая. Конечно, там не было фотографий родителей, зато снимки братьев попадались часто. Том оставил себе лишь немногие, убедив Адама забрать остальное.
«Сейчас не время, – говорил он себе. – Только хуже станет, сам знаешь».
Но что если нет? Вдруг именно это и поможет ему избавиться от нервного зуда?
Адам понимал, что его силы воли не хватит надолго. Он просто оттягивал момент, занимаясь бессмысленными вещами.
Он остервенело тёр эмаль, и без того белоснежную, но мысленно уже подбирался к заветной полке. А спустя полчаса обнаружил себя на диване в окружении раскрытых альбомов, с разворота каждого из которых на него смотрел Оскар.
