По просьбе принца Хассана, больше сотни хератских беженцев из Паллас Атоса вернулись в Керамейкос вместе с Орденом последнего света. И, хотя принц оказался не пророком – в действительности он оказался обманщиком, первым предвестником, упомянутым в последнем пророчестве, – Орден все равно учел его желание защитить беженцев. Решение, за которое Джуд был благодарен больше всего и по многим причинам.
Войдя внутрь, он почувствовал на себе взгляды хератцев. К нему подошла молодая женщина.
– Хранитель Слова, – приветствовала она его. – Что привело вас сюда?
При упоминании титула внутри Джуда все оборвалось. Он все еще оставался Хранителем. Но вчерашний допрос трибунала убедил его в том, что это ненадолго.
– Мне нужно поговорить с вашим целителем, – ответил он.
Она глянула на него, и Джуд почувствовал желание прикоснуться к плащу у горла.
– Конечно. Сюда.
Она повела его к небольшой лужайке, которую беженцы превратили в сад. Две женщины, обе по крайней мере раза в два старше Джуда, стояли на коленях в грязи.
– Секхет, – позвала женщина, приведшая Джуда.
Одна из хераток постарше подняла взгляд.
– Хранитель Слова хочет поговорить с тобой.
Целительница поковыляла к нему, на ее морщинистом лице было написано удивление.
– Чем я могу вам помочь?
– Я хочу кое-что с вами обсудить, – ответил Джуд. – Это… деликатное дело.
Кажется, она сразу все поняла, потому что показала второй садовнице, что вернется, и увела Джуда в крытую хижину на краю дворика. Когда дверь за ним закрылась, Джуд расстегнул плащ, позволяя ему соскользнуть с шеи на плечи.
Глаза целительницы расширились, но она ничего не сказала.
– Вы уже раньше видели такое, – сказал Джуд, касаясь пальцем бледных шрамов, разветвляющихся по горлу и ползущих к сердцу. – Или вроде того.
– Да, – согласилась целительница. – Однажды, когда свидетели захватили Назиру.
– Божий огонь, – сказал Джуд.
Целительница потянулась к нему.
– Можно?
Джуд кивнул, разрешая. Холодными руками она аккуратно отвернула ткань туники Джуда, чтобы посмотреть на шрамы. Она повернула его в одну сторону, потом в другую, изучая.
– Виденные мной ожоги от Божьего огня были… намного хуже, – сказала она ему. – Но узор шрамов такой же.
– Меня обожгло в Назире, – объяснил он.
– Мне жаль это слышать, – ответила женщина, убирая руки. Судя по всему, ей и правда было жаль. – Я видела, что он делает. Я видела боль людей. Я помогла пройти пациенту через худшую часть.
– В том-то и дело, – сказал Джуд. – Я не чувствую боли. Когда только проснулся – чувствовал, но теперь… ничего.
Целительница моргнула, глядя на него.
– Как правило, отсутствие боли – это неплохо.
Джуд сглотнул, поджимая губы.
– Когда боль утихла, я подумал, что мой Дар вернется.
В один из последних дней на корабле, прежде чем они вернулись в Керамейкос, Джуд проснулся и первым делом ощутил голод. Не тошноту от боли, не пустое жжение ожогов, не волны жара и холода. Он просто лежал в постели, в животе урчало, он рассмеялся от облегчения. Он вспомнил, как закрыл глаза и потянулся к своему Дару.
И ничего не почувствовал.
– Я не чувствую его. С того дня в Назире, – он поднял взгляд и встретился глазами с целительницей. – Он исчез, так?
Она долго молчала.
– Судя по тому, что случилось с солдатом, обожженным Божьим огнем, боль от потери Дара была… огромной. В конце он едва мог говорить. Он почти не приходил в сознание.
– В конце, – медленно повторил Джуд.
