Когда Жребий падёт на тебя - страница 15

24 августа, 04:22.

Стробоскопы молний делают действительность сюрреалистичной. В небе какие-то гиганты передвигают огромные как горы комоды. Льёт ливень. Я бегу с Алисой на закорках. Долгий вдох на четыре шага, долгий выдох на четыре шага. Если дышать таким образом, можно много пробежать. В одиночку, конечно. Алиса сначала сопротивлялась, говорила, что сама сможет передвигаться. Но с ней на закорках я быстрее добегу, нежели с ней прицепом. Льёт ливень и это хорошо! Теперь Пацанчику не удастся найти наш след. Я представляю, как черти барахтаются в грязи, путаясь в леске, как караси. «Пу́танка» очень напоминала мне что-то рыболовное. Всё, я повернул за угол, мы больше не видны в просвете улицы. Ещё сто метров, и мы в безопасности. В размытом ливнем пространстве светится вывеска гостиницы. Я бегу на этот мутный красный свет.

И тут сзади меня бьёт самый ужасный в мире звук – собачий лай. Пацанчик! Я не хочу тебя убивать, но, если придётся, знай, что твой хозяин – урод и сволочь – заслуживает твоей участи больше, чем ты.

Я опускаю Алису на землю.

– Давай теперь одна. Ты же хотела.

Огромные бездонные глаза смотрят на меня, и ливень смешивает свои капли со слезами. Я улыбаюсь ей, но она не видит моей улыбки.

– Не бойся. Всё будет хорошо.

– Я не боюсь. Мне собачку жалко. Ты же её убьёшь? Не убивай её.

Вот же блин, она что, читает мысли?

– Я не буду её убивать, беги.

Алиса похромала в сияние гостиницы. Лай приближается. Значит они, скорее всего, уже наверху и натравили пса, он сам не учуял бы нас. Сколько у меня времени на Пацанчика? Минута-минута пятнадцать. Начинаю считать. На тринадцатой секунде молния освещает Пацанчика, табакерочным чёртиком вынырнувшего из-за угла. Это доберман. Такой же черный, как и я. Хрестоматийный доберман в хрестоматийном же шипастом ошейнике. Четырнадцать. Он оценивает расстояние и разгоняется для прыжка. Пятнадцать. Глаза горят, а ощеренная пасть недобро зияет на его чёрном теле. Шестнадцать. Он уже в пяти шагах, я сжимаю кастет в кулаке и встаю в стойку. Доберман прыгает. Семнадцать… и время замедляется. Я вижу, как капли ливня крупными хрустальными шариками медленно плывут вертикально вниз. Много-много шариков. Я вижу, как сильное чёрное тело медленно летит ко мне, разбивая хрустальные шарики в пыль. Те шарики, что ударяются в оскаленные клыки, смешиваются с кипящей в углах пасти пеной. Два угля азарта и злобы горят над этой пастью. Когда голова Пацанчика подлетает ко мне на метр, я отклоняюсь вправо от его курса, жёстко хватаю его правой перчаткой за правое прижатое ухо, а левой – за ошейник, продолжая движение пса, поворачиваюсь в пояснице, переношу вес тела на правую ногу, фиксируюсь, и, как в айкидо, кистями толкаю летящего добермана по дуге вверх, увеличивая его инерцию. Восемнадцать. Время берёт свой прежний темп, а Пацанчик, отчаянно визжа и нелепо растопырив лапы, улетает куда-то в придорожные кусты. Доносится мокрый шлепок и жалобный вой. Да, после такого полёта, пёс вряд ли сможет причинить какой-то вред. Слава Богу, мне не пришлось его убивать! Я бегу вслед Алисе. Мне смешно при вспоминании подробностей картины полёта Пацанчика. А он, визжа, улепётывает, откуда прибежал.

Алису я нагоняю на тридцать пятой секунде. Здание гостиницы, заштрихованное ливнем совсем рядом, а вот и несколько машин с «шашечками». То, что за нами гнался пёс, говорит о продолжении погони, и полоса «пу́танок», наверняка, уже пройдена. Нужно приналечь.