Амбал махнул рукой, и сухо сказал:
– Пошли… Телефон все равно не работает, что мне толку от справочника.
Я последовал за ним. В доме было убрано, но обстановка казалась крайне бедной. Комнаты, по которым я шагал могли бы вполне стать экспонатами в музее «Так было в пятидесятых».
Серые скатерти без узоров, но с окантовкой, пошарпанные табуретки, в углу виднелась тёмная прокопчённая иконка.
Амбал пододвинул к себе табурет и сел напротив меня.
Пламя свечи то затухало, то снова выхватывало из темноты скромное комнатное убранство.
Немного раздражённый темнотой, я спросил:
– У вас электричества что ли нет?
– Ага, -ответил краснолицый тип, и как-то по-детски пожаловался, -три дня уже как нету. Я вон телек хотел сегодня посмотреть. Сегодня Антажи играет, а я за неё болею с детства. Черт побери!
Амбал сплюнул в угол комнаты, и потёр пальцем переносицу. Видимо таким образом он выражал свои переживания.
– А вы не переживайте, я сейчас камин затоплю, – как-то излишне озаботившись произнёс хозяин, и мне стало даже как-то не по себе.
Мало того, что отвлекаю хозяина, так ещё и огонь из-за меня придётся разводить.
Я подвинул свою табуретку, пока амбал копошился у печки, пока, насвистывая неспешно принёс из-за дома дрова, пока комкал старые Известия, которые предназначались для розжига.
Когда разгорелся огонь, в комнате стало теплее, а наступающий вечер стал ещё загадочнее.
Амбал представился Станиславом Коротовским, но сразу же попросил называть его Стасом. Я представился Рэмом, не знаю, почему это имя всплыло у меня в мозгу, да это было и не важно. Уверенность, что я больше никогда не увижу этого типа, давала мне большую свободу действий.
Я решил поскорее разрубить гордиев узел и когда парень снова уселся за стол, прямо спросил его про Глафирью:
– А где хозяйка то ваша?
– Вы про кого? – удивлённо уставился на меня детина.
– Ну про того, про кого и спрашивал раньше, про Глафирью.
– Аааа, – амбал немного даже поморщился от смущения, – Глафа, она у нас устроилась надомницей.
– Это как? Как это «надомница»? – переспросил я, с одной стороны поразившись такой излишней фамильярностью по отношению к Артемьевой, а с другой даже не вспомнив такого слова – надомница.
– В своё время у нас жил один учёный, он с моим отцом был… ну вроде как коллеги они были, а потом тот учёный уехал, а через некоторое время появилась Глафа, говорят, она где-то здесь в округе в своё время жила, вот вернулась, а дома нету. После войны всякое бывало.
– Кто говорит? – оживился я.
– Ну, я помню, ещё отец рассказывал, что знал Глафу до войны, а с мужем её они даже на охоту в своё время ходили. Знатный тот охотник был, говорят мог часами за каждым бугорком из засады своей следить, а зайцев стрелял так, что бывало придёшь домой, а тушки по всему двору развешаны.
– А потом что приключилось?
– Приехали они как-то, муж её потом быстро уехал, а Глафа осталась. Устроилась у нас молочницей, а в свободное время меня воспитывала. Некоторое время… -добавил амбал, подставляя пепельницу, и затягиваясь сигаретой
– Вы, я так понимаю из города?
– Ну, – замялся в очередной раз, краснея, парнишка, – вообще-то я на местной станции проходчиком работаю, правда платят гроши, да и ездить далековато, но другой —то работы здесь нет…
Я окинул затхлую лачугу взглядом, и глаза сразу выцепили почти новую кожаную куртку, как у рокеров, такую на молодёжном сленге называют «косухой».
