Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности - страница 6

С появлением философии усилилась способность человека критически мыслить, «закрепилось рефлексивное, а не эмпирическое отношение к миру». Философия оказалась в состоянии «аргументировать и возвестить ту непреложную истину, что человеческая мысль, как и само бытие общества, только тогда становятся плодотворными, одухотворенными, когда начинают течь в одном русле с космической гармонией, Софией, Логосом, и человек способен преодолеть приоритет фрагментарных ценностей» [Лосев, 1993, с. 87].

Если искусство испокон веков стремилось к тотальному воплощению реальности через открытие вселенской гармонии, то философия ставила своей задачей объяснение тотальности вещей, постижение гармонии мира в его всеобщности [Зеньковский, 1991].

Одна из первых попыток привести многообразие действительности к рациональному единству воплотилась в философии пифагорейцев. Ими было разработано понятие «числа», которое рассматривалось как результат гармонического самоопределения. По мнению пифагорейцев, число было душой гармонии, ее творческой потенцией, ибо числа «скрываются» не только в самих вещах как их структура, ритм, симметрия, но они также являются принципом их фигурного строения. Например, архитектурные сооружения, которые мы считаем красивыми и гармоничными, являют собой скрытую гармонию, так как подобные формообразования характеризуются числами «золотого сечения» [Воробьев, 1978; Гримм, 1955; Боннар, 1992].

По Платону, гармоничное существует в комплексе идей [Платон, 1990], в когниции. «Каждому классу одноименных вещей чувственного мира соответствует в мире вещей, постигаемых умом, некая вечная, не возникающая и не исчезающая, безотносительная причина того, что делает вещь именно вещью этого и никакого другого класса. И, таким образом, сверхчувственная гармония является константой вселенского совершенства». Отдельный чувственный предмет только потому воспринимается как гармоничный, что в нем актуализируется идея. С отдалением вещи от мира идей как ядра вселенной гармония убывает, исчезает. И тогда «нарастает хаотическая распыленность. Ибо прочность феноменальной реальности зависит от синтеза идеи и материи, укорененности трансцендентного мира в чувственном бытии» [Платон, 1990, с. 87].

Не менее показательно упомянутое ранее философское учение Лейбница о «предустановленной гармонии». Оно наиболее полно и ясно объясняет положение вещей: «Я вижу во всех вещах порядок и гармонию, превосходящие все то, что представляли себе до сих пор: материя везде органическая, нет никакой пустоты, ничего бесплодного, заброшенного, ничего слишком однообразного, все изменчиво в порядке, но – и это превосходит наше воображение – вся вселенная в миниатюре, но с различной перспективой представлена в каждой из ее частей и даже в каждой из ее субстанциальных единиц» [Лейбниц, 1983, c. 73].

Развитие частных наук также можно рассматривать как попытку гармонизации человеческой жизни посредством расширения познавательных горизонтов [Карлейль, 1994].

Таким образом, философия, наука, как и мифология, религия, искусство, несмотря на их принципиальные различия, считаются формами единой духовной энергии, способствующей приобщению к гармонии (обретению согласования с внешними условиями или самим собой).

Каким бы разным ни было понимание гармонии как проявления различных форм познания (также опыта) – «для мифологии гармония есть отграниченное безграничное; для религии – невыразимое, абсолютное; для искусства – неотразимое явление, трепетное, глубина сиюминутного; для философии – постигнутое интеллектуально развертывание беспредельного; для науки – реализованное на основе овладения силами природы; для морали – должное; для политики – актуализированная свобода» [Казначеев, 1991, с. 107], общим для всех этих интерпретаций является осознание того, что гармонизация представляет собой устремленность индивидуума к согласованию воспринимаемого и воображаемого.