– У меня такое предчувствия, что сейчас появится отец. Пошли-ка, дружок, домой…
Предчувствия ее не обманули. Не успел я выразить протест против возвращение домой, как появился он. Мой родитель элегантно шествовал по берегу с пиджаком через плечо и папиросой в зубах. Увидев нас, папашка приблизился, и они обменялись с матерью довольно сухими приветствиями. При этом глаза его сверкнули несусветным бешенством, и мать торопливо застегнула халат на все пуговицы.
Как я уже упоминал, мой родитель был чрезвычайно ревнив, и любое обнажение телес моей матери (даже на пляже) могло кончиться плачевно. А она была женщиной красивой и при фигуре.
Словом, до дома мы добрались хоть и в напряженном молчании, но без эксцессов. Они перекидывались рублеными фразами, а я шел посередине, сосредоточив внимание на самолетике, который вручил мне отец в качестве подарка.
Перед самой калиткой родители круто разлаялись. Мать забежала в дом и позорно закрылась на крючок. Чтобы дверь оказалась не выломанной, матушка прибегла к помощи деда. Дед вышел на крыльцо и послал отца… обратно в Куйбышев. Слова деда ввели моего родителя в окончательное уныние. Вот тогда-то он мне и сказал:
– Пойдем, я куплю тебе шоколадку. Только оденься.
Последнее показалось мне совершенно излишним. Я привык ходить по Ульяновску босым и в одних трусиках. Чем не одежда? Даже майка мне было не нужна. Тем не менее, спорить с родителем не стал. Зашел в дом, деловито напялил тениску и шорты, влез босыми ногами в сандалии и, ни о чем не подозревая, побежал к отцу.
Самой странной в этой истории оказалась реакция моей матери, точнее, отсутствие какой-либо реакции. И еще полное равнодушие деда. Если последний всегда был несколько отстранен от мирской жизни (он был верующим, ходил в церковь и даже пел в церковном хоре), мать не могла не знать о коварстве своего мужа. Купив шоколадку, отец неожиданно предложил мне прокатиться на самолете. Против самолета я тоже ничего не имел, однако уточнил, сколько времени займет это удовольствие?
– Слетаем до Куйбышева и обратно. Вечером будешь дома, – ответил родитель.
Ответ меня вполне удовлетворил. Но в аэропорту в голову закрались сомнения по поводу возвращение домой к вечеру.
– Вернемся завтра! – не моргнув глазом, соврал отец.
Помню, этот перелет в Куйбышеве я перенес плохо. Меня тошнило и рвало. Я тогда конечно не понимал, что это знак моей предстоящей нелегкой жизни с отцом. Не знаю, как бы среагировала на мое исчезновение мать, если бы в Куйбышеве у барака меня случайно не увидела родная тетка.
– Ты разве здесь? – выпучила она глаза.
– Да! Меня папа прокатил на самолете. Завтра мы полетим обратно.
Она видимо и позвонила матери, сообщив, что со мной все в порядке, мол, я при отце, и нет никакого повода для беспокойства. Тем более что не нынче завтра отец отвезет меня обратно. Однако ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц назад он меня не отвез. А мать забрать меня обратно почему-то не спешила.
Впрочем, жизнь с отцом была для меня не столь уж и обременительна. Родитель с утра отправлялся на работу: давал мне сорок копеек на пирожки и исчезал до позднего вечера, а иногда – на несколько суток. После работы он непременно загуливал, а я покупал себе мороженое и сто грамм карамели. Мне хватало, чтобы не умереть с голоду. Питался ли я чем-нибудь еще, честно говоря, не помню. Но то, что я голодал, этого в памяти не отложилось. Также не отложилось и ничего негативного по поводу моей беспризорности: мне было все хорошо, даже когда я остался в бараке один одинешенек.
