Кола Брюньон - страница 11

– Враг у ворот!

Сперва люди смеялись, видя, как мы несемся. Но очень быстро поняли, в чем дело. Вскоре город превратился в муравейник, в который сунули палку. Все засуетились, забегали туда-сюда. Мужчины стали вооружаться, женщины вязать узлы, наполнять вещами плетенки, тачки; жители пригорода, побросав свои домашние очаги, хлынули в город, под прикрытие городских стен; сплавщики, не снимая своих карнавальных костюмов, как были, с рогами, когтями, огромными животами, вооруженные баграми и кольями – кто изображая Гаргантюа, кто Вельзевула, – бросились к бастионам. Так что, когда авангард господ из Везле подошел к стенам города, мосты были уже подняты, и по другую сторону рвов оставалось лишь несколько несчастных, которым нечего было терять и которые по этой причине не слишком торопились спасти то, чего у них не было, а король рогачей, наш дружище Плювьо, набравшись, как сапожник, и пьяный, как Ной, брошенный на произвол судьбы своей свитой, храпел, сидя на осле и ухватившись за его хвост.

Вот здесь-то и видно преимущество иметь врагом своего брата француза. Все прочие дурни – германцы, швейцарцы, англичане, у кого мозги набекрень, которые только на Святки догоняют, что им скажешь на Пасху, подумали бы, что над ними смеются, и я бы гроша ломаного не дал за шкуру бедного Плювьо. Но мы, французы, понимаем друг друга с полуслова, откуда бы мы ни были: из Бурбонне или Дофине, из Шампани или Бретани, кем бы мы ни были, – гусями из Артуа, ослами из Фуа, зайцами из Везле, свиньями из Лионне – мы можем поколотить друг друга, прибить, но все мы понимаем добрую шутку… Завидя нашего Силена^>17, везлейцы зашлись в хохоте, хохот сотрясал их носы и подбородки, животы и глотки. Клянусь святым Ригобертом, глядя на то, как смеются они, мы тоже надрывали животики, укрывшись за своими крепостными стенами. После чего обменялись поверх рвов изысканными ругательствами, по примеру Аякса и Гектора Троянца^>18. Но наши ругательства были смазаны более нежным жирком. Рад бы их записать, да времени нет; и все же когда-нибудь (вооружитесь терпением!) внесу их в некий свод, который составляю уже лет двенадцать, занося туда лучшие шуточные рассказы, непристойные истории, отборные похабные выражения, которые я где-то услышал, прочел или придумал сам (право, жаль было бы утратить их) за все время моих скитаний по этой юдоли плача. Стоит только подумать об этом, как у меня от смеха начинается трясучка, я даже посадил кляксу.

Когда мы вдоволь наорались, пришлось действовать (отдыхаешь, взявшись за дело, коль трепаться надоело). Ни нам, ни им того вовсе не хотелось. Их попытка застать нас врасплох ни к чему не привела, мы не ввязались в бой, отсидевшись в укрытии, а лазать по стенам у них не было ни малейшего желания, да и то верно, кому охота ломать себе кости. Однако же, хочешь не хочешь, а нужно было показать, что воюешь. Ну, пошумели, постреляли, поизрасходовали пороха, а как же? И что? Да, ничего, никто не пострадал, разве пара-тройка воробьев. Прислонившись спиной к стене, сидели мы себе, ожидая, когда перестанут лететь пули с той стороны, а затем выпустили свои, но не пристреливаясь, так, наобум, да и то сказать, к чему подставляться. Выглянуть отваживались, только когда слышались вопли пленников, тех набралось с дюжину, – женщин и мужчин Бейана – все они были выстроены, но не лицом, а задом к нам и подвергались ударам пониже спины. Вопили они благим матом, хоть больно им было не особо. А чтобы отомстить, мы предприняли вот что: хорошенько прячась, стали дефилировать вдоль наших куртин, потрясая над стенами, так чтоб было видно с той стороны, нанизанными на пики окороками, сервелатами и кровяными колбасами. Ответом нам было рычание, в котором слышались ярость и недюжинный аппетит осаждающих. Мы же возликовали, как от доброго вина, а чтобы не потерять ни капли (уж коль затеял шутку, так косточку-то обглодай!), с наступлением вечера удобно расположились под ясным небом на склонах под защитою стен, разложили на столах снедь, расставили бутыли и с шумом и треском стали пировать, распевая песни и чокаясь за здоровье Масленицы. По ту сторону стен все враги от такой наглости чуть не передохли. Так мило, без особого ущерба для себя провели мы этот денек. Если не считать случая, приключившегося с одним из наших – толстяком Гёно де Пуссо: вздумалось ему побесить неприятеля, и он, в дымину пьяный, стал назло врагу расхаживать по стене с чаркой в руке, а тот, завидя сей демарш, его чарку-то вместе с его мозгами и превратил в фарш. Мы в ответ тоже одного или двоих изувечили. Но это никак не повлияло на наше настроение. Как известно, лес рубят, щепки летят.