– А, так значит, вы не отрицаете, что вас зовут не Кейли Сандерс, а Рэйчел Макгнот! – довольно улыбнулся он.
Все-таки он поймал ее. Но праздновать победу ему еще рано. Она использует свой шанс, чтобы улизнуть. Если она закричит, что этот тип домогается ее, то Джимми, который смотрит за порядком в зале, вмиг вышвырнет этого нахала. Вмиг?.. Вряд ли… Мужчина, что так небрежно расположился напротив нее, отнюдь не казался слабаком. Под старомодным, явно тесным в плечах пиджаком угадывалось тренированное мускулистое тело. Каждый его жест, каждое движение говорило о скрытой силе.
– Мне нужно пройти в дамскую комнату, – робко сказала она, приподнимаясь с места.
Он тоже встал.
– Вы что? Неужели вы намереваетесь сопровождать меня до туалетной кабинки?
– Именно так, никак не иначе.
– Может, для верности вы наденете на меня наручники?
– Если не возражаете.
Он сунул руку за полу пиджака. Его губы улыбались, но взгляд был холодным. Она снова опустилась на стул.
– Что вам надо от меня? – со слезами в голосе выдохнула она.
– Только повиновения, детка.
Последние его слова она восприняла, как пощечину. Повиновения?
– Никогда!
Не успела она и пошевелиться, как почувствовала силу его цепких пальцев на своем запястье.
– И все же, Рэйчел Макгнот, вам придется повиноваться. Я выполняю поручение вашего отца, мистера Макгнота. Мне велено в целости и сохранности доставить вас домой. Я понимаю волнение мистера Макгнота. Будь у меня миллионы и такое положение, как у вашего отца, мне бы тоже не понравилось, что моя дочь музицирует в каком-то сомнительном месте.
– Я совершеннолетняя и могу распоряжаться своей судьбой сама. – Рэйчел попыталась высвободить руку, но он сжал ее еще крепче. – Мне больно, – сжав челюсти, процедила она.
– Будет еще больнее, если попадешь в лапы крутым местным мачо. Хочешь, я шепну кому надо, сколько стоит твое колечко? – сказал он, отпуская ее руку.
– Это искусственный камень, – как можно равнодушнее сказала она, невольно любуясь игрой света в гранях.
– Девочка изволит шутить?
Его глаза зло блеснули. Он, выросший в приемной многодетной семье и всего в этой жизни добившийся сам, презирал избалованных белоручек, которым все и всегда доставалось даром.
Раннее детство Рэйчел было безмятежным. Ее отец работал, мать была домохозяйкой. Любимые родители боготворили своего ребенка. Она была у родителей единственной дочерью. Отец, красивый, высокий мужчина, был прекрасным семьянином и много времени проводил с женой и дочерью. Летом они ездили отдыхать втроем на океанское побережье, в Рождество наряжали елку и приглашали гостей. Отец восторгался Рэйчел, называл «моя радость», уверял, что прекраснее нее нет никого на свете, и не упускал случая побаловать. В его глазах дочь была самим совершенством: красавица и умница. В тот день, когда девочке исполнилось семь лет, она получила в подарок от отца пианино. К ней на дом стала приходить учительница музыки, и большую часть времени Рэйчел отдавала себя штудированию гамм. Девочка делала несомненные успехи. Родители часто просили сыграть ее что-нибудь, когда в гости приходили его друзья.
– Ну, разве она не умница? – восклицал отец, когда, выйдя из-за фортепьяно, она кланялась гостям. – И к тому же красавица, правда. Да? – не уставал повторять он.
Казалось, он обожал свою дочь больше всех и всего на свете. Рэйчел отвечала ему взаимностью. Дни летели за днями привычной чередой, складываясь в года. Рэйчел жила своей легкой счастливой жизнью.
