Колдунья из Треугольного переулка - страница 33

– Анна, – говорит мне моя мадам Фраболо, – зачем вы так часто моетесь? Вы так всю красоту свою смоете.

Когда я пытаюсь ей рассказать о наших традициях в поддержании своего тела в чистоте, или пытаюсь объяснить медицинскую пользу наших бань, то она начинает возмущаться и говорит, что «ваши бани – это какая-то черная месса, Страшный суд и адские муки, где попеременно пытают огнем и холодом, секут до крови березовыми вениками с листьями, так что едва кровь не выступает». Ну, как здесь не рассмеяться!»

– Да что говорить о простых людях, – вставил Яков, – если по слухам их король Людовик XIV мылся всего два раза в жизни, причём исключительно по совету врачей, и мытье привело его в такой ужас, что он зарекся когда-либо принимать водные процедуры. Что, не верите? – подозрительно взглянул он на собеседников.

– Отчего же, – поддержал его доктор Капилло, – помнится, я читал воспоминания русских послов при дворе Людовика XIV, так они писали, что их величество Король-Солнце…, – и он сделал паузу, многозначительно оглядев всех присутствующих, – «смердит аки дикий зверь»!

Гримаса отвращения отразилась на лице братьев.

– А европейцы еще смеют считать нас варварской страной, – проворчал Яков. – Да у нас в одной нашей Одессе бань больше, чем во всей их Франции вместе взятой**.

«Иногда перед занятиями я бегаю к Сене, – делилась Анна в своих письмах, – мне так недостает нашего моря. К Сене можно спуститься по разным улицам, но я всегда выбираю улицу со смешным названием «Chat qui Peche»***, по слухам, это самая маленькая улица в Париже.

Она такая же старая, как и улица Huchette, на которой я живу, но с ней связана легенда об одном алхимике и его черном коте-рыболове, который вдруг взял и ожил после гибели. Жители этой улицы клянутся, что ночью часто видят этого кота, идущего по улице с рыбой в зубах, которую он только что выловил в Сене. Вы будете смеяться, но мне было так любопытно, что я тоже однажды решилась пройти по этой улице ночью, однако кота, увы, или к счастью, я так и не увидела».

Чтобы развлечь родных, Анна подробно описывала им жизнь Парижа, где трудно было соскучиться. До поздней ночи в городе царила яркая и колоритная жизнь: на улицах выступали шуты и дрессировщики, акробаты и канатоходцы, давали представления уличные театры и играли шарманщики.

«Представьте, здесь тоже есть свой Пале-Руаяль, – писала она, – знаменитый своими кафе, ресторанами и магазинами. Он гораздо больше, чем наш, и на верхнем этаже разместился целый мир развлечений – кабинеты для чтения, бильярдные залы и игорные дома. Иногда я захожу обедать в тамошнюю блинную, une creperie. Особенно мне нравятся блины из гречневой муки, их называют галеты. По пути в блинную растет самое старое парижское дерево[23], его называют робиния, но на самом деле, это простая акация, только наша акация пахнет гораздо сильнее».

После занятий и работы в библиотеке Анна мчалась домой, как на крыльях. Она знала, что в пансионе ее ждет новое письмо от Аркадия Константиновича, который писал ей письма каждый день. В них он рассказывал Анне о детях, делах в больнице, о здоровье отца и дяди. Его письма были сдержанные, деловые, но Анна научилась читать их между строк, а там сквозило его беспокойство о ней и его тоска. Анна так часто их перечитывала, что помнила все письма наизусть, и часто со стыдом ловила себя на том, что, думая о погибшем муже, все чаще видит перед глазами лицо доктора Капилло.