во всех смыслах. Один из них мне точно ещё недоступен.
Заявление вводит мужчину в ступор. Он даже руку мою выпускает и смотрит в недоумении, стараясь разобраться. Его глаза с жёлто-рыжим ободком радужки, которая на свету кажется необычайно прозрачной и чистой, прицельно скользят по мне, изучая кончики лакированных белых туфель, воздушную ткань многослойной юбки цвета грозового неба, ажурный бледно-голубой корсаж, открытые плечи... Поднимаются выше, следуя за тёмно-синей волной распущенных волос, на несколько секунд замирают на губах... Наконец, снова приходят в движение, встречаясь со мной взглядом. Растерянным.
— Возможно, я дорада, но... Что вы имели в виду? Это намёк на неискушённость и невозможность близких отношений? Но тут и без уточнений понятно, что всё это не может рассматриваться по отношению к вам как привлекающий мужчин фактор.
— Это только вы так полагаете.
Перед глазами вновь встаёт разочарованное лицо исгреанина, и моё настроение как-то резко меняется. В худшую сторону. Не то гнев, не то просто возмущение рокочет в глубине души, не желая утихомириваться.
— Идилинна... Кто же так плохо повлиял на вашу самооценку?
Моя рука вновь оказывается в тёплых ладонях томлинца, а в его голосе появляются нотки заботы и участия, постепенно сменяющиеся раздражением, направленным на того, кто посмел меня обидеть. И, кстати, Тогрис проявляет удивительную догадливость, высказывая предположение:
— Ро’дИас?
Я лишь плечом дёргаю, не в силах определиться, чего мне хочется больше: подтвердить проявленную исгреанином бестактность или же её скрыть. Однако это не мешает мужчине понять всё правильно.
— Вам не стоит принимать так близко к сердцу его мнение. Если только...
Он резко замолкает, а глаза темнеют, становясь почти карими. Теперь в их глубине плещется что-то непонятное, зловещее. Мой отец однажды так же смотрел на шенорианского посла, когда тот осыпал маму комплиментами. На следующий день этого империанина в составе делегации уже не было. Это... ревность?
— Если что? — Смущённая и заинтригованная, я всё же подталкиваю Тогриса к продолжению, и он вынужденно, но заканчивает:
— Если только вы не считаете его достойным статуса императора и вашего мужа.
— Не считаю.
Взмахом свободной руки я отметаю в сторону всё, что более для меня не существенно. Вот если бы исгреанин симпатию проявил, тогда можно было бы сожалеть. А так...
— Ферт Тогрис, а почему вы сказали «дорада»? — вспоминаю, с чего, по сути, начался разговор.
— Потому что это самое глупое существо на Томлине.
— И на Вионе, — добавляю я.
— Неужели они и у вас обитают? — удивляется Тогрис. — Вот уж не думал.
— Не только у нас. Они и на Цессе живут, и на Ле, и на Ипере, и ещё на нескольких планетах. Правда, внешне всё же чуток разнятся, но по отсутствию ума и крайне низкой осторожности ничем не отличаются. И называют их везде одинаково.
— Как любопытно.
Взгляд томлинца скользит по веткам и листьям кустарника, наверняка пытаясь отыскать хоть одну дораду. Вот только нет их в королевском парке по очень простой причине: они быстро размножаются, но и столь же быстро и гибнут из-за собственной неосторожности. А кому приятно находить маленькие пушистые трупики везде, куда они смогли забраться, чтобы самоубиться? Правильно. Никому. Вот садовники и следят, чтобы они здесь не селились.
— Расскажите мне о ящерах, — решаю, что тема самая благоприятная, чтобы как можно дальше уйти от обсуждения личностей. — Как вы их называете?
