– А мне-то что делать? У меня эта толстуха пыталась компот отобрать утром на завтраке, – девочка потрогала фингал под глазом.
– Давай сделаем так: я сейчас переговорю с завучем. Они тебя изолируют от остальных детей.
– И что, мне взаперти сидеть? – сморщила нос Цыганова.
– Мысль мне сейчас пришла интересная. Сейчас ещё не написаны многие песни о войне. Да даже «Журавли» ещё не написаны. Я попрошу, чтобы тебе дали чистую тетрадку и карандаш. Вспоминай песни о войне, записывай. Ты ведь и с нотами сможешь написать.
– Без гитары или пианино сложно, – покачала головой попаданка.
– Я спрошу. Скорее всего, гитара у них должна быть – да и пианино, наверное. Ладно, Вика, нельзя нам долго секретничать. Это подозрения вызовет. Я узнаю про твою новую семью и завтра у тебя появлюсь, – Пётр подошёл к двери. И завуч, и воспитательница переминались с ноги на ногу в конце коридора, – Не боись. Прорвёмся.
Легко сказать.
– И что же Маша? – прямо набросились женщины на первого секретаря.
– А что у нас с чаем, Зоя Ивановна? – попытался сбить их настрой Пётр.
– Ох, извините! Пойдёмте в столовую, там нам найдут по стакану, – и завуч пошла вниз по лестнице.
В столовой пахло отвратно: подгорелым молоком, кислой капустой и ещё какой-то мерзостью. Петра чуть не вытошнило.
– Почему такой запах? – повернулся он к женщинам и прикрыл за собой дверь.
– Молоко, наверное, убежало, – спокойно пожала плечами женщина.
– Расхотелось мне чай пить. Пойдёмте в ваш кабинет, там поговорим.
– С Машей-то что? – видя, что начальство уходит, напомнила о себе воспитательница.
– Как вас зовут? – остановился Пётр.
– Клавдия Семёновна.
– Клавдия Семёновна, а можно Машу избавить от общения с девочкой, с которой она подралась?
Воспитательница одёрнула вязаную, вытянутую спереди, конечно же, коричневую кофту.
– Зачем?
– А затем, что эта девочка пыталась за завтраком отобрать у Маши компот. Девочку нужно наказать, а чтобы та не стала мстить Маше, её нужно изолировать. Машу. У вас есть пианино или гитара?
– Есть и пианино, и гитара в красном уголке, – вмешалась завуч.
– Вот туда и отправьте Машу. А вечером проследите, чтобы девочки не оказались в одной комнате, и чтобы они при всём желании не смогли встретиться. Хулиганку лучше всего закрыть до утра одну. Утром я появлюсь и узнаю у Маши, как прошёл день и что случилось – или не случилось – за ночь, – Пётр не смотрел на воспитательницу, говорил это Зое Ивановне, – И ещё, оказывается, Маша пишет стихи. Дайте ей, пожалуйста, чистую тетрадку и карандаш мягкий.
– Мягкий? – хором потерянно отшатнулись обе.
– Мягкий, чтобы легко писал и не царапал бумагу. На нём ещё буква «М» стоит.
– Хорошо, поищем, – пыл он всё-таки с педагогов сбил.
В кабинете директора Зоя Ивановна села на краешек стула сбоку от стола и предложила Петру хозяйское место. Он ломаться не стал – ещё не поймут.
– Зоя Ивановна, а почему Маша здесь, а не дома? Каникулы же. Кстати, а как её фамилия?
– Фамилия – Нааб. Мать у неё умерла в прошлом году, их у отца осталось трое детей, или даже четверо – точно не помню. Остальные сейчас у родственников, а Маша у нас. А отец её сейчас в тубдиспансере. У него открытая форма, врачи говорят, что долго не протянет, – завуч нервно скомкала извлечённый из кармана кофты носовой платок.
– Н-да. Плохо. А если он умрёт? Что будет с детьми?
– Скорее всего, отправят в Серов, в детский дом.
