– Не знаю. А если он сейчас на гастролях? – на самом ведь деле занятой человек.
– Если внутри страны, то пусть перенесёт. Правда, вещь того стоит.
– Как непросто всё с тобой, Пётр Миронович. И никто другой не подойдёт?
– Екатерина Алексеевна, можно и из нашей музыкальной школы взять человека. Только вы ведь представляете разницу? Вот такая разница и будет. Вам нужен концерт? Вам решать.
Молчала трубка минуту.
– Постараюсь. Ещё кого? Ростроповича не надо?
– А это мысль. Спасибо за идею. А что, если их двоих вместе вывести на сцену? Ищите Ростроповича.
– Всё! – и ржёт.
– Нет, Екатерина Алексеевна, не всё. Знаете стихотворение «Жди меня»?
– Понятно, что знаю.
– Константин Симонов нужен. Они вдвоём с Машенькой прочитают его. Вступление будет такое: «Тяжело было жёнам солдат и офицеров ждать мужей с войны. А жёны космонавтов? Как они с мольбой смотрят на небо, когда их муж, их любимый, в маленькой космической ракете наматывает круги вокруг Земли! Они тоже ждут. Ждут и надеются». Вот – а дальше Машенька и Симонов читают стихотворение.
– Ну, непростая ассоциация, но попробовать можно. Симонова найду. Ещё чего изволите?
– Про дом не забывайте. Уж скоро снег сойдёт.
Гудки.
Ладно, вернёмся к нашим баранам. Интересно, как Бик переводится. Немного похоже на «пиг» – это, кажется, свинья. Плохо не знать языки. Итак, подъезжаем к «Интуристу» и заходим в вестибюль. В 19 часов буржуй в коричневом пальто должен стоять у администратора. Так договорились через знакомых Макаревича. Пришлось, между прочим, одной иконой пожертвовать – ещё бы знать её истинную ценность… Проехали. Марсель знакомится с Чуковской, и они едут на одном из такси в «Прагу», а Пётр, чуть отстав, едет немного дальше по Калининскому проспекту, и уже пешком возвращается и заходит в ресторан. Ух и намудрил. Пётр пошёл на кухню и поставил чайник. Это дело надо ещё раз обмозговать.
Месье Марсель Бик был похож на Д’Артаньяна Боярского как лошадь Пржевальского на самого Пржевальского. Знать бы ещё, как тот выглядел – но ведь точно не как лошадь. Ни грамма барон Бик на француза не походил. И если уж сравнивать с киноактёрами, то лучше всего подойдёт Брюс Уиллис в первом «Крепком Орешке». Почти лыс и брутален – только чёрен и слегка носат. И даже шляпы не было, кепка плебейская. А ведь шляпы в это время носили все. На вешалке у Петра дома тоже висела. Померил как-то. Ужас. Нет! Мы заменим это тоже на кепку. А может, вообще, кожаную восьмиклинку сбацать с высокой тульёй? Все бросятся подражать, и двинем моду вперёд. А ещё неплохо бы наладить производство, и потом засветить эти кепки на Буйнове и Михалкове в клипах. И вот он – массовый спрос, а у нас уже есть предложение. Может, бросить секретарствовать и податься в подпольные цеховики? Посадят. А вот предложить барону? Ему пойдёт. Всё это промелькнуло в голове у Штелле, когда он пригубил первую рюмочку коньяка и откинулся на стуле в отдельном кабинете ресторана «Прага», разглядывая буржуя.
Люша не понадобилась. Нет, для солидности – конечно, а вот как переводчик – нет. Переводчик у месье барона был свой. Была своя – молодая, красивая, высокая, улыбчивая. Чуть зубы подгуляли – редкие. Говорят – признак жадности. Некрасивая улыбка. Надо в конце разговора посоветовать девушке пореже улыбаться, а ещё подучить русский. Смешно ставила ударения, и этот фханцузский акцент. Слушаешь и Ленина представляешь. Сам Марсель тоже не Поль Робсон. Видишь перед собой Брюса Уиллиса, а голос как у мышки – попискивает. Что ещё про француза сказать можно? А вот – пальто. Вот ведь гадство – оно тоже коричневое, а смотрится совсем по-другому. Выходит, дело не в цвете – дело в дизайнере и швее. Ещё, наверное, в качестве машинок – ну, там, чтобы строчки ровные и не морщило. Что ж, будем иметь в виду, и машинки правильные закажем.
