– Увидим, – загадочно проговорил он. – Поверь, королева нам пока без надобности, а он, может, на что и сгодится.
Итак, по всем признакам Сантарил был очень доволен.
Нандоло же, в отличие от него, до сих пор пребывал в ужасе. Когда подвыпившие горожане накинулись на них, его напарнику ничего не стоило от них отделаться, если бы захотел. Однако в этом и заключалась сложность: никто и никогда не мог знать заранее, чего захочет Сантариал. Он был старшим в их команде, и его мнение не оспаривалось. Несколько секунд Нандоло с возрастающим отчаянием наблюдал, как тот окидывает агрессоров своим фирменным презрительным взглядом – а потом бросился прочь со всех ног.
Если бы только Лотос мог предположить, что его элементарно «развели»… но архаики славились чем угодно, только не чувством юмора. И, если вас разыгрывают эти милые ребята, то, как правило, исключительно ради общего блага – и вряд ли вы когда-либо об этом узнаете…
Лотос долго готовился к этому разговору. Он не спал всю ночь, то обзывая себя неблагодарным переростком, то изобретая новые способы отразить выпады Энстона, если они последуют. Нет-нет, он вовсе не хочет проработать скрытую клаустрофобию, закопавшись на шестнадцать этажей под землю. Его мотивация исключительно положительна. Посмотреть, как у них там всё устроено. И на секретаршу Самого, Лаванду Эдельвейс: говорят, она реальная брюнетка, и ноги от ушей, а уж одевается… Но это всё неважно, главное, она человек хороший… То есть, архаика человеком назвать – не то, конечно, просто так говорится. Рыжеглот её видал, говорит, прямо раскрасавица, а он, хоть и гигант, но вкус у него есть. Правда, в основном это вкус к пище…
– Клаустрофобия? – удивился Энстон. – И откуда ты знаешь такие слова?
Пожалуй, это обстоятельство поразило его сильнее всего. Лотос смутился: как мог он не доверять товарищу до такой степени?
Энстон принадлежал к той благословенной породе людей, которые не чувствуют себя на земле комфортно, если не делают добро ближнему – причём постоянно. Именно такому человеку и подвернулся под руку растерянный подросток-гигант. Лотосу неимоверно повезло. Энстон приютил его, обогрел, накормил и предложил первую работу – ворох бумажной корреспонденции с букетом печатей, который надо было срочно отнести на почту… сам Энстон, что называется, «зашивался». А зашивался он почти всегда, потому что пытался всем помочь. Лотос без слов переложил ящик с бумагами на свои плечи и отправился на почту, где втёрся в очередь, кого-то подвинул, кого-то просто отпихнул – в общем, успел до закрытия. Но даже если бы не успел, юрист не выгнал бы его. Хотя бы потому, что так не поступают с родственными душами.
Лотос прекрасно помнил тот день, когда он стоял перед дверью конторы, размышляя, что ему делать дальше – постучать и попросить позволения войти или идти своей дорогой. Помнил себя, в рабочем синем комбинезоне, который выдали ему в резервации пару лет назад. За это время он вырос, мощная грудная клетка расправилась, плечи развернулись, и три верхние пуговицы отпали за ненадобностью. Добавьте к этому хлябающие ботинки, размахивающие шнурками, и начесанную шевелюру, закрывавшую наиболее симпатичную половину лица Лотоса – и вы получите портрет субъекта, однозначно не заслуживающего доверия. Девять из десяти работодателей захлопнули бы дверь перед его носом. Но не Энстон.
