Я успел хорошо рассмотреть это место. Оно имело три важных узла: дверь, лаз в полу и сам вход в коридор. На дверь можно было повесить амбарный замок, а лаз завалить пустыми ящиками, которые валялись тут же. Это на то время, пока я буду создавать коллекцию. В дальнейшем, когда коллекция будет создана, я поступлю таким образом. Лаз в полу заложу теми же кирпичами, которыми он и был поначалу заложен. Саму дверь, которая располагалась в значительном углублении, замурую цементом. То же самое сделаю и в самом подвале дома, с входом в этот коридор. Таким образом, получится тройная защита. Вряд ли кому-нибудь придет в голову точно такая же последовательность действий.
Я много думал: что это за помещения и кем они были созданы? Дом на Сретенке очень старый. Наверное, его хозяин когда-то оборудовал себе тайник в этой комнате, но после революции увез свои ценности.
Даже если за 50 лет этот дом перестроят или сломают, то все равно останется подвал, а уж подземный коридор – точно. Коридор замкнут, никаких проходов из подземелий Москвы сюда нет.
Найдя это место, я охладел к «кладоискательству». Генка и Витька – тоже, но по другой причине: им просто надоело, хотя кое-какие «клады» мы все же разыскали в этих подземных путешествиях. Кожаную шкатулку с «катями». Несколько мелочей: старинных петель и замочков, которые моих друзей не интересовали, но я их рассовал по карманам, отлично понимая их будущую ценность. Еще я подобрал тройной бронзовый канделябр, очень старый. Витька настоял отнести шкатулку и канделябр тому же дяде Сене. Канделябр нашел лично я и отвоевал его: сказал, что буду ставить свечи, потому что свет часто гаснет. Царские сторублевки дядя Сеня купил по копейке за каждую «катю».
Квант отвлекся от тетради. «Тройной бронзовый канделябр» он уже подержал в руках, пытаясь царапнуть: предмет начала девятнадцатого века стоял возле двери, рядом с керосинкой тридцатых, современной для мальчика, автора дневника. «Кати» сейчас стоят на антикварном рынке до 500 рублей за штуку, не считая банкнот некоторых особых годов выпуска, которые ценятся на порядок больше.
Дальнейшие записи лишь содержали перечень найденных и уложенных в схрон предметов. Квант хорошо помнил подвал, будто сейчас ходил там, вращая головой и высвечивая фонарем те или иные артефакты, педантично описанные в тетради.
Время от времени мальчик писал что-то о своих личных делах: о болезни матери, опять – о своей трогательной однокласснице-Синеглазке… Последняя запись привела Кванта в недоумение.
12 сентября 1941 г.
Случилось страшное. Наш сосед воскрес. Мамаша и тетя Феня точно говорили, я слышал. Бомба пробила крышу и разорвалась в коридоре, а он был на кухне. Вышибло кухонную дверь, а его бросило о стену. Он погиб. У него была свернута шея. Так сказала тетя Феня. И его отвезли в морг.
Родственников у этого человека не было, я точно знаю. Когда мы разбирали наши вещи и складывали уцелевшие вещи, я вошел в его комнату. Там было множество вещей, которые теперь не принадлежали никому. Я взял ручку «вечное перо» выпуска лет двадцать назад. Взял пепельницу с собакой. Еще множество мелочей, набил целую наволочку. Прихватил какую-то странную вещицу, похожую на масленку, но не масленку. Что это за вещица, я не понял, но было ясно, что она старинная. Все пригодится.
(Здесь был их список, как обычно, но Квант его пропустил, поскольку его интриговал сам текст дневника.)
