Как и в самих дедушке с Анной Леонидовной.
После фильма дед Иван спрашивает Даньку, не пора ли ему спать, потому что, хоть на улице и светло, уже поздно. «Спрашивает» – это так говорится, на самом деле дедушка не ждет от Даньки никакого ответа. На свое счастье, Данька вспоминает про подаренную книжку и постыдно выклянчивает полчасика, чтобы почитать на сон грядущий.
Позвонив папе и пожелав спокойной ночи в вотсапе маме, он устраивается на высоком стуле в «теплице», за окнами которой еще день-деньской (а на самом деле уже почти одиннадцать часов), и начинает глотать страницу за страницей, на которых кипит жизнь настоящих моряков. Данька читает, зная, что скоро им придется сойтись в смертельном бою с японскими броненосцами – и для кого-то все закончится сегодняшней витриной в музее.
А рядом молча курит в раскрытое окно Анна Леонидовна, и кубики льда в ее бокале, снова наполненном дижестивом с долькой апельсина, скребутся и тихо позвякивают, добавляя уюта этому чудесному пятничному вечеру.
– А-а-а-ви-а-а-ци-я-а-а и артилле-е-ри-я-а-а! А-а-а-ви-а-а-ци-я-а-а и артилле-е-ри-я-а-а!.. – голос Павла из-за дверей ванной комнаты заглушает шум льющейся воды.
Аглая трогает дверную ручку, намереваясь не то подергать ее, не то постучаться, и с удивлением обнаруживает, что дверь в ванную не заперта. Она легонько толкает ее, скользит в образовавшийся проем, стараясь ступать босыми ногами как можно тише, проходит к унитазу, сдергивает с себя трусики и усаживается, предварительно опустив стульчак. Улыбается, понимая, что плещущийся в душевой кабинке с запотевшими стеклянными стенами Павел не замечает ее присутствия. Наверное, у нее получится и уйти незамеченной, но такая партизанщина не в ее духе.
Они же решили, что Аглая Ивановна – девица адская.
Продолжая сидеть на унитазе, она начинает подпевать Павлу:
– Солнцем нагретые камни наскучат, хоть я и змея. Далее в песне, конечно, положена рифма «семья»…
Про «семью» она поет в гордом одиночестве.
– Ты что здесь делаешь? – спрашивает из душевой кабинки замерший богомолом Павел. – Не видишь, что занято?
– Когда занято, двери обычно запирают, – отвечает Аглая. – И что мне делать, если я в туалет хочу? Ждать, пока вы тут, маэстро, весь свой репертуар исполните, а потом еще на «бис» выйдете?.. Не расстраивайся. Я уже видела твой зад вчера на пляже, так что не из-за чего переживать… Все-все, ухожу… Горячей воды, пожалуйста, в бойлере хоть немного оставь…
В холодильнике пусто, лишь прохлаждается на верхней полке бутылка минералки, поэтому завтракать они спускаются в бар на углу кайе Валенсиа и кайе Индепенденсиа. Еще нежаркое субботнее утро приветствует их автомобильным гудком с соседнего перекрестка. Аглая с Павлом устраиваются у дверей бара на высоких табуретах за шатким столиком для курильщиков. Пожилой бармен с выцветшими глазами подает разогретую в микроволновке тортилью. Аромат еды смешивается с запахом постиранного белья из прачечной самообслуживания на противоположном углу перекрестка.
– Грасиас! – благодарит бармена Аглая.
Они принимаются за тортилью, разглядывая, как напротив них, через проезжую часть, большая негритянка с афрокосичками поочередно поднимает тяжелые, словно виевы веки, ставни на окнах пелукерии «Joshua 54 Cult Hair Designer». Двигатель одного из роллетных механизмов дребезжит в предынфарктном состоянии.
