На вопросы, что она делала в Милане и почему переехала в Венецию, Ла Хитанилья ответила без запинки. Твердо заявила, что брат не принуждал ее принять предложение Рудзанте, он вообще не участвовал в переговорах. Сразу же назвала имена артистов, с которыми выступала в Милане. Затем своими вопросами они вернули ее в Испанию, пожелав узнать, по какой причине они с братом уехали из страны. Скрыть истину ей не удалось, она запуталась, ее уличили во лжи, поэтому пришлось сознаться, что ее брат бежал, чтобы не попасть на скамью подсудимых.
Когда же допрос приближался к завершению, раскрылась узкая дверь позади инквизиторов, и в дверном проеме возникла одетая в золото фигура. Дож республики Барбариго прибыл прямо с заседания Большого совета, в парадном наряде, в золотой шапочке на белокурой голове.
Знаком руки он остановил начавших подниматься инквизиторов, предлагая им продолжать, а сам остался стоять у стены, затворив дверь.
Сам же он внимательно рассматривал свидетельницу, в длинной синей мантилье, с отброшенным на спину капюшоном. В огромных глазах под черными бровями он видел гордость, за которой таился страх. Чувственный рот, нежно округлый подбородок. Красота красотой, но в женщине чувствовалась благородная кровь. Он, конечно, мог понять, почему дон Рамон де Агилар не мог ей ни в чем отказать, но ему претила сама мысль о том, что такая жемчужина достанется жалкому ничтожеству. Считая себя знатоком человеческой природы, он ясно видел, что даже святому Антонию понадобилось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы не уступить очарованию Ла Хитанильи.
Когда же Саразин отпустил ее с допроса, дож отметил, с каким достоинством эта танцовщица склонила голову, показывая, что слышит его.
И тут дож подал голос.
– Пусть она подождет в приемной.
Едва за ней закрылась дверь, Саразин оглянулся и в изумлении воззрился на Барбариго. Но увидел не шурина, но дожа и ничего не сказал. А тот обошел стол и остановился перед инквизиторами.
– Так что вы выяснили?
– Самую малость, – ответил Саразин. – Арана – ничтожество на которое эта женщина растрачивает свою любовь. Он паразитарует на ней, а она ради него пойдет на дыбу. – Старший инквизитор взглянул на коллег, которые согласно закивали. – Таким образом, ее показаниям грош цена, но они совпадают с ответами Рудзанте, да и сам Арана говорил то же самое. Но, возможно, Рудзанте и девушке известно далеко не все. Все-таки Галлино – наш лучший агент, и раз у него возникли подозрения…
Но дож прервал его. Ему все стало ясно.
– Неважно. Если вам угодно, можете продолжить расследование. – Он помолчал, потирая подбородок. – Значит, ради него она пойдет на дыбу? И у меня создалось такое же впечатление. Под этой внешней холодностью таится жаркое пламя. Обойдемся с ней помягче. Наверное, ей хочется повидаться с братом. Поможем ей в этом.
– Если ваша светлость приказывает, я распоряжусь привести его к ней.
– Нет, нет. Наоборот, отведите ее к нему.
Один из черных инквизиторов ахнул.
– Он же в Подзи, ваша светлость!
Барбариго мрачно улыбнулся.
– Я знаю. Там она и увидит его.
Пабло де Арана, вновь оказавшись в камере, впал в отчаяние, несравнимое с тем, что терзало его до допроса. Но не прошло и двух часов, как, к его полному изумлению, заскрежетал ключ в замке, отворилась дверь, и за ней возникло желтое пятно фонаря.
Как загнанное в западню животное, он в страхе прижался к стене, а затем, разглядев, кто пришел, подался вперед, к сестре.
