Пусть другие: сальвадорцы, гватемальцы, боливийцы, чилийцы – обзавидуются и толпой побегут выстраиваться в очередь к хозяину Белого дома: мол, мы тоже все хотим в ваш американский рай по тому же сценарию. Не получилось. Эксперимент на то и эксперимент, чтобы издалека через увеличительное стекло посмотреть на полученные результаты. И сделать выводы. Не у себя же дома месить кровавое тесто, присыпанное наркотической пудрой. Поглядим еще, какой пирог из него спечется. Авось пригодится и найдется еще кто-нибудь, который потянется за очередным ядовитым куском. Чудаков много. А мы опять подождем, а если плохо ему станет, то и лекарство подкинем, спасем, чтобы не загнулся. Не бесплатно, конечно.
Одним словом, не просто страна, а «Локомбия»[1], как некоторые называют эту изумрудную красавицу.
Антон Бекетов встал со своего дивана и прошелся по комнате отдыха, зачем-то растирая ладонью одной руки предплечье другой. Может быть, для того, чтобы унять неожиданно возникшее у него безотчетное ощущение какого-то внутреннего неустройства?
«Отчего бы мне не выпить еще пива?» Решительно ничего лучшего в этот жаркий полуденный час он и придумать не мог, а потому повернулся и подошел к барной стойке, на которой уже успела сформироваться внушительная группка из пустых бутылок из-под «Короны». «Одна, вторая… Всего пять. Нет, хватит. Иначе перебор. Я и так слышу, как в животе с бульканьем перекатывается жидкость».
Чтобы проверить это предположение, Антон даже покачал бедрами.
– Нет, вроде бы все нормально. Показалось. Места для новой заправки хватит, но без ажиотажа, – сказал он сам себе и бросил взгляд на телевизионный экран, который все так же продолжал грохотать барабанными палочками, взвизгиванием саксофона и воем соло-гитары – все ради того, чтобы неугомонная Нидия смогла в полной мере продемонстрировать возможности своих голосовых связок.
«Эта песня меня уже больше не развлекает». Антон вернулся на террасу, выдвинул на середину деревянное кресло-качалку с парусиновым сиденьем, в котором с удовольствием устроился для того, чтобы было сподручнее обозревать океанские дали и пересчитывать белые барашки, периодически вскипающие на тягучих волнах. Прошло время, и постепенно стало вечереть. Солнце уже не так ожесточенно жалило своими ультрафиолетовыми иглами золотую гладь пляжа и осмелившихся появиться на нем смельчаков.
«Ну а если по-другому взглянуть на мою судьбу в ее нынешнем виде, то я всего лишь беглец из России, скрывающийся на дальних берегах. И не более того». Столь печальный вывод не удивил и не огорчил его. Он давно был понятен ему.
Интерес вызывала лишь цепочка событий, загнавшая его в этот дальний конец света. Окончил институт, хороший, один из лучших в Москве, можно сказать. Жизнь представлялась ясной и просматривалась на многие годы вперед, как убегающие вдаль отполированные до блеска рельсы одноколейки. Стоишь на ней, и в сердце растет уверенность, что это твой путь.
Однако нежданно и негаданно подкрались девяностые годы. И понеслось. Разругался вдрызг с родителями и ушел в армию, потому что хотел остаться самим собой, а главное – чтобы не видеть творящейся кругом вакханалии. Может быть, по этой причине вызвался добровольцем на первую чеченскую и раз двадцать ходил в рейды на сопредельную территорию. Корежил себя, свой ум, процеживал себя по молекулам через сито смертельного риска. Не помогло. Оказалось, что на войне то же, что и на гражданке, только прямее, грубее, жестче. Демобилизовался по собственной воле, отмахнувшись от посулов командиров и новых орденов. Вернулся. Москва мало изменилась – разудалая и развязная, как подгулявшая проститутка. Кто девушку ужинает, тот и имеет. В сладковатой алкогольной дымке вприсядку и по-всякому носились пьяные от власти и шалых денег нувориши.
