Колыбель для Ангела - страница 22

«Не поминай Бога всуе», – всплыло из далекого детства строгое наставление бабушки, укоряющей моего деда за бездумное применение им выражений типа: «Да господи ты боже ж мой». Дед мой был атеистом и бога поминал лишь по привычке, для выражения эмоций. Теперь же я с ужасом представляю, в каком безобразно искаженном виде эта формула доходила до адресата.

***

Шли дни. В каждый из них старик что-то рассказывал, а я впитывал его слова, словно иссохший корень, истосковавшийся по живительной влаге. Каждая капля этой влаги заполняла во мне существовавшие прежде пустоты.

Он говорил о простых и в то же время совершенно немыслимых вещах. Казалось, что все это я, да и каждый человек, прежде знал всегда, или, по крайней мере, думал об этом, но считал фантастичным и невозможным. Однако малейшее преломление угла воззрения на то или иное понятие, превращает сумбур в стройную и непоколебимую теорию.

Слушая старика, я все больше осознавал, что, прожив три с лишним десятка лет, так и не понял самого главного – своего предназначения. Мало того – я никогда всерьез об этом не задумывался, а, следовательно, и не мог понять его. Мне вдруг стало ясно, что собственно этого знания своего предназначения мне все время и не хватало. Именно поэтому я метался в агонии днем и ночью. Я изнемогал от неведения самого главного в своей жизни, но не знал, что же меня так мучительно тревожит.

В один из вечеров я и задал старику свой главный вопрос – о своем предназначении. Старик в первый раз пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них что-то только ему зримое.

– Для этого я и пришел к тебе, – ответил, наконец, он. – Я должен тебе сказать – ты будешь исцелять.

Я опешил:

– Конечно! Я же врач. Я ведь лечу людей.

– Разумеется, но это в прошлом. Отныне ты будешь исцелять людей, – невозмутимо произнес старик.

– Разве это не одно и то же? – я удивленно посмотрел на старика, пытаясь прочесть в его глазах какой-нибудь подвох, но его лицо было непроницаемым, а взгляд отрешенным.

Не дав мне опомниться, он вынул что-то из складок своей одежды и протянул мне. Я увидел на его раскрытой ладони крошечную и мертвую, как мне показалось, птичку.

– Вы всегда при себе носите мертвых животных? – поморщился я от неожиданности.

– Возьми ее, – сказал вместо ответа старик.

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы понять то, о чем мы говорим.

Я нехотя протянул руку и старик переложил в нее птичку. Она была совершенно холодной и безжизненной. Я смотрел на нее и во мне росло и поднималось неописуемое, всепоглощающее ощущение жалости к этому крошечному созданию, безжизненность и неподвижность которого представлялись сущей нелепостью. Совершенно неподотчетно для себя я накрыл птичку ладонью левой руки, поднес руки к груди. Что-то происходило внутри меня. Что-то такое, чего я не испытывал прежде. Волны неизвестной мне природы, нежные и теплые, покатились по всему телу, направляясь к рукам. Внезапно я ощутил между ладоней вначале тепло, а затем легкое движение. Я вздрогнул от неожиданности и раскрыл ладони. Птичка, прежде безжизненно лежавшая на моей ладони, встрепенулась, настороженно покрутила крохотной головкой, блеснула темными бусинками глаз и внезапно вспорхнула. Описав в воздухе круг по гроту, она вылетела из него и растворилась в небесном просторе. Я же, пораженный, так и сидел, застыв в нелепой позе с распахнутыми ладонями. Очнувшись, я опустил руки и в изумлении взглянул на старика, увидев на его лице удовлетворенную улыбку.