Обессиленная, она уже не могла бежать, а еле брела. И все-таки к ночи успела добраться до дома. Как ни странно, поселок был еще цел. Мать не надеялась, что Иечка сможет прибежать домой сквозь непрекращающуюся бомбежку и пожары. Но дочка вот она, жива! Радости не было предела. А Иечка не могла даже радоваться – впервые за последний месяц она провалилась в сон, позабыв о войне.
Как и тысячи российских подростков, чей нежный возраст по времени совпал с безумными планами одного германского шизофреника, повзрослела Иечка очень рано. Для шестнадцатилетней девочки больше подошла бы школьная парта, чем горячий цех металлургического завода. Но, увы, выбора не было – судьба отвела ей роль старшей дочери в большой семье. Осенью сорок первого началась ее трудовая биография. В огромный цех «Красного Октября», где плавили сталь, Иечку приняли периметристкой – она должна была замерять температуру в плавильных печах. Ватник и валенки не спасали от холода – цех-то открытый, а за воротами мороз. Рабочая смена, как у всех, по двенадцать часов, то есть весь день либо всю ночь. От яркого пламени болели глаза, хотелось спать, а к концу смены она спотыкалась от усталости. Но бросить работу Иечка не могла: ведь только она приносила в дом зарплату и только ей давали рабочую, самую высокую – на восемьсот граммов – хлебную карточку.
Поздними вечерами встречал и провожал Иечку на работу соседский парень Михаил. Разве могла она тогда знать, что пройдут годы, десятилетия, а он всю оставшуюся жизнь будет рядом с нею. Михаил был из того самого поколения первых фронтовиков, которые ушли на передовую с выпускного вечера.
Однажды в ночную смену в полном бессилии Иечка присела, казалось, на минутку и задремала. Проснулась от озноба и боли – подняться не могла. Домой ее привезли на «скорой»: жестокая простуда и ревматизм уложили в постель на три месяца. Лишь по весне, в марте она стала подниматься, заново учиться ходить. Возвращаться в цех врачи не разрешили. Другое дело – в поле, в степь, на свежий воздух. Так и оказалась она в подсобном хозяйстве завода. Природный оптимизм, умение быстро находить подруг и друзей выручали Иечку во всех ситуациях. А порой – и прибавляли хлопот.
Директор хозяйства сразу приметил эту юную, но «дюже бедовую дивчину» со странным именем Иечка. Особенно после того, как она сагитировала всю молодежную компанию переправиться на плотах за Волгу печь картошку и как раз в тот вечер, когда намечалось комсомольское собрание. «Знаю, чье це дыо», – ругался директор. Но и работа горела у нее в руках. Так что тот же директор не мог не назвать ее в числе лучших, за что Иечка получила премию – талон на отрез крепдешина. Правда, получить его не удалось – помешали фашистские бомбы.
Война неумолимо приближалась к Сталинграду. Начались бомбежки. 23 августа все дома, улицы, дороги, парки, площади были практически уничтожены. Город превратился в груды тлеющих обломков, битого стекла, пепла. А жителям, все еще остававшимся в городе, никак не хотелось верить, что фашисты в любой момент могут появиться на пороге их дома. Эвакуироваться? В общем, никто этого не запрещал, и многие сталинградцы успели перебраться за Волгу. Но в то же время никто не способствовал больным, старым, многодетным – тем, кто не мог сделать этого самостоятельно. В конце же августа думать об эвакуации было поздно – Волга, ее переправы находились под постоянным прицельным огнем фашистской авиации.
