– Ну, Гриша! Ну, клоун! – приговаривал Борис Рублев, разбирая увесистый баул. – Мяса пруд пруди, роту можно накормить. И на кой черт мне все это? – радостно думал Комбат, поднося к носу огромный окорок. – Ну и запах! Ладно, Сережку накормлю.
Для себя Борис Рублев почти не готовил, питался наспех, с уважением относился лишь к завариванию чая.
А вот ко всему остальному отношение было, в общем-то, пренебрежительное, хотя готовить он и любил, и умел.
Но ведь не станешь же готовить для одного себя! Никто, кроме тебя, не оценит таланта.
Сейчас же в квартире появился гость, ради которого стоило постараться. Хотя и стараться-то, в общем, не надо было, ведь еды и продуктов у Комбата хватало. А тут еще и посылка Бурлакова подоспела, так что можно было бы устроить шикарнейшее застолье.
«Вот, правда, пить я себе запретил», – поглядывая на литровые штофы с золотистой водкой, размышлял Комбат.
В водке плавали какие-то травы. Комбат знал лишь одну, длинную, плоскую, – зверобой. Остальные травы ему были неизвестны. Ни сопроводительного письма, ни даже маленькой записки в бауле не нашлось. Хотя, что тут пояснять, и так все видно, и так все ясно.
Комбат резал мясо, рыбу, хлеб, мазал бутерброды, ставил на плиту чайник. Все делал быстро, расторопно, умело – так, как это может делать лишь мужчина, умудренный жизненным опытом, и никогда не научится делать женщина.
Все, что оказалось на столе, выглядело настолько соблазнительно и аппетитно, что Рублеву хотелось тут же сесть на табуретку, набросать себе на тарелку всего понемногу, выпить рюмку сибирской водки, настоянной на, травах, затянуться крепкой сигаретой и улыбнуться в усы.
Но делать этого Комбат не стал.
«Всему свое время, каждому овощу и фрукту свой час и свой черед», – подумал Борис Рублев и услышал, что вода в ванной уже перестала шуметь.
– Ну, как ты там? – громко спросил Рублев.
– Ничего, – услышал в ответ чуть испуганный голосок.
А голос у Сережи уже начинал ломаться и из детского превращаться в подростковый, юношеский. Иногда звучали басовитые нотки.
– Все хорошо, Борис Иванович, все хорошо.
– Ну-ну, давай поторопись, а то чай остынет.
Борис Рублев на кухне разлил по чашкам кипяток, добавил заварки, себе много, а гостю чуть-чуть, для аромата.
Уже через десять минут мужчина и паренек сидели напротив друг друга. Комбат почти не ел, он смотрел, как жадно, огромными кусками отправляет себе в рот мясо и рыбу его гость.
– Ты не стесняйся, ешь, – говорил Комбат, а сам лишь прихлебывал круто заваренный чай.
У него даже сердце сжималось, когда он смотрел, как ест паренек.
– Давай не стесняйся. Вот этот кусок возьми, он повкуснее будет, – и Комбат, аккуратно подцепив вилкой снедь, накладывал и накладывал гостю то из одной тарелки, то из другой.
А паренек все ел и ел.
– Давненько ты, наверное, не сидел за столом? – произнес Рублев.
– А что, заметно? – двигая челюстями, с полным ртом, пробурчал Никитин.
– Говорю, за столом ты давно не сидел.
– Да, давно, Борис Иванович, – почему-то Сергею хотелось называть этого мужчину по имени-отчеству. Он даже не делал для этого над собой какие-либо усилия, получалось самопроизвольно, словно бы Рублев был его классным руководителем или любимым учителем.
– В школу ты, конечно, не ходишь.
– Конечно, не хожу.
– А хочешь?
– Не очень, – признался Никитин.
– А почему так?
– Да я уже полтора года в школу не хожу.
